— Это Ока, чистокровный орловский рысак… Он выиграл русское дерби два года назад. А теперь отдыхает.
Они стояли рядышком, облокотясь на ограду. Адичка говорил с расстановкой, он старался все объяснить понятно, не прибегая к профессиональному жаргону коневодов. Наталия молча слушала. Ей нравился его голос, ласковый и степенный. Нравилось, что он столько всего знает и охотно ей обо всем рассказывает. Подле него она станет лучше, умнее. Адичка к тридцати одному году, казалось, прожил уже не одну жизнь.
Блестяще закончив юридический факультет Петербургского университета, он быстро пошел в гору и стал личным секретарем самого Петра Столыпина. Убийство премьер-министра глубоко потрясло его. Вскоре после этого не стало отца Адички, и ему пришлось взять бразды правления поместьем в свои руки. Его избрали председателем земского собрания. С начала войны с Германией он возглавлял также комитет по мобилизации — должность нелегкая, непопулярная и опасная в эти смутные времена.
Боясь наскучить Наталии разговором о лошадях, Адичка увел ее в сторону церкви, где назавтра им предстояло обвенчаться. Он шел рядом с ней, подлаживаясь под ее шаг и останавливаясь, когда она задерживалась перед очередным деревом, желая узнать, как оно называется.
— А это? Тоже тополь?
— Это же дуб! На краю луга, ближе к дому, вы увидите еще один, огромный, очень старый, всеми здесь почитаемый. Его ствол даже двоим не обхватить!
Адичка увидел, что она улыбается уголками губ.
— Вы смеетесь надо мной? — догадался он.
Улыбка Наталии стала шире.
— Да, а вы как думали? Уж дуб от тополя я отличить могу! Однако же у вас слишком много разных деревьев. Я и не знала, что их столько на свете. Мне никогда все не запомнить.
Адичка готов был благодарить ее за это. Среди обычных здешних лип, вязов, буков, тополей, каштанов, берез, сосен и елей он посадил кипарисы, ливанские кедры, лиственницы, даже пальмы и эвкалипты. Не говоря уже о всевозможных африканских деревцах и кустарниках, росших в тепле оранжерей, за которыми он сам ухаживал едва ли не так же ревностно, как и старший садовник. Так что, посетовав на чрезмерное разнообразие деревьев, Наталия сделала ему самый лучший комплимент.
— Фруктовые деревья понравятся вам больше, они сейчас цветут.
— Вся степь в цвету! Мы видели из окна поезда! Вся земля, куда ни глянь, в розовом и белом!
Наталия вспомнила о своей поездке по железной дороге из Петрограда в Волосово. Два дня пути в роскошном личном вагоне Белгородских вместе с матерью, четырьмя младшими братьями и сестрами, гувернантками и горничными. Ее отца, остальных родственников и друзей ждали сегодня к вечеру. Их разместят во флигелях и у соседей.
Адичке и Наталии то и дело встречались на пути крестьяне, всю жизнь работавшие в Байгоре. Адичка считал своим долгом представлять их будущей супруге. Он знал о каждом все: имя, чем занимается, семейное положение. А иногда пояснял вполголоса: «Никудышный работник. Идеальная добыча для большевиков»; «Ее муж и два сына пропали без вести в конце лета тысяча девятьсот пятнадцатого года. Может быть, они попали в немецкий плен, как миллион наших… А скорее всего, погибли. Бедная женщина!»; «Вернейший из верных. Если бы не его мужество и присутствие духа, не знаю, как бы удалось подавить волнения в пятом году».
— Сестренки сказали мне, что у вас есть лани. Где же они? — перебила его Наталия.
Адичка решил, что упоминания о войне и всяких смутах ей неприятны. И поклялся себе как можно реже заговаривать о тяжелом положении России, о тысячах убитых, пленных, раненых. Почти все мужчины были мобилизованы и сражались на разных фронтах. Только благодаря своей свадьбе Адичка смог увидеться с братьями Игорем и Мишей, с друзьями, университетскими товарищами, кузенами. Молодые люди, от восемнадцати до тридцати лет, — всех их скосит война… Молодые люди, готовые умереть за родину, но видевшие по ночам во сне мирную Россию. Порой в их письмах прорывалось отчаяние.
Ладонь Наталии на короткий миг легла на руку Адички.
— У вас такое печальное лицо… Вам скучно со мной? Да, наверно, вам скучно!
Вид у нее вдруг стал встревоженный. До того, что Адичке показалось, будто она снова дразнит его. Но он ошибся: Наталия была искренна.
— Это я боюсь наскучить вам, дорогая Наташа…
— Натали.
— …дорогая Натали… боюсь оказаться слишком старым мужем для вас. Вам следовало бы выбрать моего младшего брата.
Тревога была забыта. Наталия рассмеялась весело и звонко.
— Мишу? Но ведь Миша женат на Ксении! Как странно! Вы — старший, а женитесь последним! Вы сейчас скажете, что ждали меня… Нет, не надо, не говорите, я, кажется, догадываюсь… Пример окружающих заставляет вас опасаться брачных уз!
Она понизила голос; Адичка, несколько сбитый с толку, ждал, что она скажет дальше. Наталия продолжала с видом заговорщицы:
— Я слышала, что Миша изменяет Ксении, а у вашего второго брата Игоря с Екатериной дело всерьез идет к разрыву. Зато хоть бы одна сплетня о вашей сестре Ольге! Она счастлива со своим Леонидом? У них четверо детей, почти погодки… Но это ведь ничего не значит, правда?
Она говорила быстро, запальчиво, и он не пытался прервать ее. Как, однако, запросто прошлась она по личной жизни его братьев и сестры — его это шокировало. У Белгородских, как и во многих семьях, о некоторых вещах было не принято говорить вслух. Похождения младшего брата — да, он был наслышан о них. Но Миша просто еще не перебесился, это молодость в нем бурлила. Вообще-то он очень привязан к своей жене Ксении. Вот брак Игоря с Екатериной внушал больше беспокойства. Его, можно сказать, женили насильно. Адичка как старший чувствовал себя ответственным за всё и за всех, и порой это тяготило его.
Но теперь с ним была Наталия, и он даже не особенно вслушивался в слова, так приятен ему был сам звук ее голоса и сладкий, фруктовый запах, исходивший от ее густых каштановых, почти рыжих на солнце волос. Она пробудила в нем любовь, и это чувство окрылило его. Ему хотелось благодарить ее, целовать ей руки снова и снова. «Ты — самое дорогое, что у меня есть на свете», — подумал он, твердо зная, что посвятит ей отныне всю свою жизнь.
Наталия, должно быть, почувствовала силу его любви, и тон ее изменился. Голос стал почти умоляющим; это был голос маленькой девочки, которую Адичка еще помнил: давно ли он впервые увидел ее на детском празднике!
— Мы не будем сразу заводить детей, правда? Я нянчила четырех братьев и сестер. Теперь мне хочется долгих-долгих каникул.
— Все будет, как вы пожелаете.
В окружении елей, на зеленой лужайке, расцвеченной ландышами и незабудками, был построен загон. Хрупкие, грациозные лани одна за другой выходили из тени. Некоторые были совсем ручные, они узнавали Адичку и тыкались влажными мордочками в его протянутую ладонь. Другие держались поодаль, косясь на молодую пару задумчивыми глазами.
