— Черт возьми… — прошептал Джек.
— Что там? — взволнованно спросил Костас.
— Посмотри на поперечный срез, где сложены листки папируса. Солнце просвечивает сквозь него. Видишь? Бумага высочайшего качества! Точно такая же лежала на столе Клавдия в Геркулануме. Ну наконец! — Голос Джека сорвался. — Вот оно.
— Что?
— Слова. Смотрите.
Джек медленно разворачивал папирус. Вначале появилась первая строчка, за ней вторая. Джек раскрыл документ полностью. И все увидели двадцать строк, написанных иссиня-черными чернилами и покрытых воском. Слова шли без пропусков и знаков препинания согласно древней традиции.
— Греческий, — прошептал Джек, слыша учащенный стук своего сердца.
— Рядом с первым словом — крест! — воскликнул Джереми. — Прямо как в религиозных документах Средневековья.
— Под чернилами стертая старая надпись, — сказал Костас, прищурившись. — Под первыми строчками. Очень трудно разглядеть. Но по-моему, почерк и язык другой.
— Возможно, старые записи Клавдия, — предположил Джек. — Тогда должно быть по-латыни. Вдруг он начал писать что-нибудь, заметки об Иудее, например. А потом стер. Вот здорово! До сих пор не было обнаружено ни одного документа, написанного рукой Клавдия.
— Масс-спектрометрия развеет все сомнения, — заметил Костас. — Точная наука.
Джек совсем не слушал его. Он уже успел прочитать первые строки видимого текста, которые были написаны поверх старого. Джек заслонял свет головой. Папирус дрожал в руках то ли от переполнявших эмоций, то ли от ветра. Положив свиток на колени, Джек спросил у Хелены:
— Можно буквально перевести как kyriam bonum «дом Бога»?
— Да. Наверное, здесь имеется в виду церковь в более широком смысле — конгрегация.
— А naos? Это по-гречески «храм»?
— Возможно, так обозначена церковь как физическая единица — здание.
— Готовы?
— Если это Его слова, Джек, нам нечего бояться.
— Конечно.
Джек выдержал пауза, собираясь с духом. Ему показалось, что он будто бы взирает с высоты и даже не на их склонившиеся рядом головы, а на маленькую точку света, величиной с булавочную головку, посреди огромного темного моря, на две неясные фигуры, ссутулившиеся напротив друг друга в лодке, едва различимой среди черных волн. Джек закрыл на секунду глаза, потом посмотрел на свиток и начал переводить:
— «Здесь приведены слова Иисуса, сына Иосифа из Назарета…»
Эпилог
Лето 23 года.
Порывистый молодой человек в белой тунике, остановившись, принюхался. Он никогда раньше не бывал на Востоке. Запахи, предметы вокруг — все казалось новым и поразительным. Но ветер, дувший со Средиземного моря, принес знакомый ему запах соли, трав и едва начавшегося гниения. Точно такой же запах вчера навеяло с Голанских высот на противоположном берегу. Молодой человек посмотрел на озеро, ладонью прикрыв глаза от лучей палящего солнца. Прибрежная полоса тянулась далеко от края воды. Лето стояло жаркое, без дождей. Грязь на берегу почти совсем высохла. Посередине озеро блестело зеркальной гладкостью. У кромки воды виднелся какой-то предмет. Наверное, рыбацкая лодка. Раздался громкий крик чаек, а потом легкий стук по металлу, словно где-то вдали капли дождя ударялись о крышу. Становилось все жарче. Слишком жарко, чтобы сохранить темп, который молодой человек задал в начале пути. Он повернулся к горе Арбель, задрал голову и подставил лицо под прохладный ветерок, дувший с запада.
— Клавдий! — раздался девичий голос. — Постой! Тебе нужно попить!
Молодой человек неуклюже развернулся, волоча больную ногу, и подождал, пока подойдут его спутники. Всего десять дней назад они сошли с корабля в Кесарии. И только пять дней прошло, как они покинули Иерусалим и двинулись по долине реки Иордан к озеру Кинерет на Галилейской земле. Предыдущую ночь они провели в Тверии — новом городе, построенном дядей Ирода Антипой. Он назвал так город в честь дяди Клавдия — Тиберия, правившего Римом вот уже десятый год. Клавдий был в восторге от того, что в Иудее повсюду изображения дяди: в храмах, в виде статуй, на монетах. Ныне живущего императора почитали как бога! Клавдий знал, что ему никогда не спрятаться от семьи, которую все глубже затягивала темнота. Но сегодня утром он почувствовал истинную свободу в простоте прибрежной полосы, в дрожащем над водой и Голанскими высотами мареве.
На следующий день было запланировано перейти через холмы к Антиоху и принести жертву на том месте, где Германик, его любимый брат, был отравлен четыре года назад. Клавдий снова почувствовал боль, словно кто-то ранил его ножом в живот. Он постарался отогнать мрачные мысли, наблюдая, как дорогие его сердцу люди поднимались по пыльной дороге с юга. Любимая Кальпурния с копной растрепанных огненно-рыжих волос и веснушчатым личиком. Совсем еще девочка по годам, но по способности любить — самая страстная женщина из тех, что были у Клавдия. Она одета в красное. Цвет ее ремесла, древнейшего на земле. Но теперь Кальпурния носила его скорее по привычке, а не по необходимости. Рядом с Кальпурнией плыла, как и положено аравийской принцессе, Киприда, жена Ирода. Лицо закрыто вуалью. Драгоценности переливаются всеми цветами радуги на солнце. Богиня по сравнению с варваркой Кальпурнией! Следом за женщинами шел чернобородый Ирод. Длинные волосы прибраны как у древнего ассирийского царя. Края накидки украшены настоящим тирским пурпуром. А громкий громоподобный голос развлекал спутников песнями и непристойными шутками всю дорогу. Ирод всегда был общительным. Самым старым и лучшим спутником Клавдия среди остальных мальчиков, живших во дворце. Ирод не замечал, что Клавдий неуклюж, заикается и хромает.
Когда Клавдий осушил бурдюк с водой, предложенный Кальпурнией, Ирод показал на движущуюся точку у берега озера. Компания сошла с дороги, направляясь к участку, заливаемому приливом. Башни Мигдала — следующего прибрежного города, расположенного в низине, — исчезли в тумане, который накрыл берег озера, будто легкая, дрожащая на ветру вуаль. Лучи солнца пронзали ее насквозь, отражаясь в миллионе лужиц рядом с озером. В воздухе коромыслом повисла радуга, едва заметная, пока не приглядишься, словно разноцветный призрак, который никогда не переступит порог реальности. Человек, возившийся с лодкой вдалеке, то пропадал в тумане, то появлялся. Клавдий даже засомневался, настоящий он или, может быть, обман зрения, мираж, которые, по словам Ирода, так часто случаются в пустыне, — отражение далекой, недосягаемой реальности.
Ирод, догнав Клавдия, в шутку толкнул его.
— Помнишь арамейский язык, которому я учил тебя в Риме, когда мы были мальчишками? — чуть не оглушил он Клавдия громоподобным голосом, благоухая парами выпитого вчера вина.
— Дорогой мой Ирод, как я могу забыть?! За все те годы, пока ты кутил да веселился, я выучил еще и финикийский. Хочу описать историю Карфагена. А для этого придется читать первоисточники в оригинале. Не доверяю я тому, что говорят римские историки о варварах!
