Непонятно откуда к нему тянулись руки. Вдоль тропы рядами выстроились призраки, вылезшие со дна кратера, другие цеплялись за край иссохшими ладонями. Вольноотпущенник шел впереди, вытянув руки. Казалось, он касался их ладоней. Старик не отставал ни на шаг. Он слышал приглушенное песнопение: вступал солист, затем к нему присоединялись другие голоса, сотни тихих голосов, будто шуршали опавшие листья. Звучали одни и те же слова, снова и снова. «Domine Lumius. Господи, мы придем». Клавдий мог быть среди них, идти с ними, быть одним из них. Призраки крестились, протягивали к нему руки, шептали его имя и имя того, к кому он прикоснулся. Они-то точно знали об этом. И Плиний знал. Наверняка моряки в порту рассказывали. К тому же Плиний видел толпы людей, слушавших, затаив дыхание, в темных переулках и на задворках таверн речи о новых священниках. Их называли апостолами. Великий поэт Вергилий предсказал их появление. Вергилий ступал по этой тропе сотню лет назад. Сам Вергилий, оставивший на дубовых листьях мудрость свою потомкам. «Родиться мальчик. Наступит век золотой. Мир воцарится на земле, освободившейся от непрекращающегося страха. Но в сегодняшнем мире таятся соблазны. Сегодня люди вновь поднимутся, чтобы встать между народом и словом Божьим. Сегодня снова смогут править ужас и раздор».
Старик, не поднимая головы, шел дальше. Уже двадцать пять лет он жил на вилле у подножия горы. Всего лишь скромный историк, спешащий закончить дело всей своей жизни. Двадцать пять лет прошло… И он, правитель величайшей империи, которую знавал мир, правитель, которого якобы отравили в римском дворце, тайно бежал, чтобы больше никогда не вернуться. Император, живший не как Бог, а как человек! Император, у которого был секрет, сокровище столь бесценное, что поддерживало в нем жизнь все эти годы заставляя наблюдать и ждать. Мало еще кто знал о нем. Друг Плиний и надежный вольноотпущенник Нарцисс. Именно он шел впереди сегодня. Нарцисс и Плиний относились к Клавдию со странным почтение, жадно ловили каждое его слово, будто он оракул, великий прорицатель! Старик недовольно фыркнул. Сегодня он выполнит обещание, данное давным-давно на берегу озера тому, кто передал ему написанное слово. Сегодня последняя возможность направить историю в нужное русло, сделать больше, чем мог он будучи императором, оставить наследие, которое переживет даже Рим.
Старик вдруг оказался один. Тропа растворилась в темноте там, где тепло, поднимающееся снизу, встречалось с холодными воздухом, попадающим изнутри. И в этом месте возник дрожащий мираж. Старик, сунув руку в карман, нащупал игральные кости — он всегда носил их с собой — и начал перебирать, чтобы унять дрожь. Поговаривали, что в пещеру ведут несколько входов. Старик окунул руку в ямку, наполненную чистой водой, и умылся. Прямо перед ним стоял невысокий каменный стол. Клубы коричневого дыма поднимались от массы, тлеющей на поверхности. Старик быстро склонился над столом, схватившись за скользкие края. Закрыл глаза и с наслаждением вдохнул дым. Потом закашлялся, стараясь сдержать подступившую тошноту. Плиний называл этот дым opium bacterium — экстракт мака из дальнего восточного королевства Бактрия, стоящего на открытых горных равнинах, завоеванных Александром Великим. Но здесь экстракт называли Даром Морфея — бога снов. Старик вдохнул снова, чувствуя, как прилила к конечностям кровь, принося забытые ощущения, притупляя боль. Еще! Еще прямо сейчас! Он не мог прожить без экстракта ни одной ночи. Старик откинулся назад. Он словно парил, запрокинув голову, раскинув в стороны руки. Через мгновение он оказался в другом месте, там, где много лет назад искал исцеление, на берегу Галилейскго моря или, как его часто называют, озера Кинерет. Старик будто снова смеялся и пил с друзьями — Иродом, Кипридой и любимой Кальпурнией. Рядом назареянин с женой. Там к старику прикоснулся тот, кто знал его судьбу наперед, кто предвидел и сегодняшний день.
Старик открыл глаза. Что-то выползло из пещеры. Дрожащий извивающийся образ почти сливался с миражом. Потом начал постепенно отделяться, будто возрождающийся феникс. Наконец старик узрел огромного змея. Наклонив плоскую голову, он покачивал ею из стороны в сторону. Язык то появлялся, то исчезал. Плиний говорил, что от морфия возможны галлюцинации. Но когда змея опустилась вниз и проползла рядом с ногой, старик почувствовал шелковистость блестящей кожи и едкий запах влаги. Змея проскользнула в трещину в стене пещеры. Появился новый запах, перекрывающий запах серы, морфия и змеи. Словно повеяло холодом из гниющей могилы… Запах разложения. Что-то блеснуло. В темноте едва можно было разглядеть очертания фигуры. Она здесь!
— Кла-а-а-авдий! — раздался низкий зов, потом будто издевательский смешок, а затем вздох, который эхом пронесся по всем проходам в скале, прежде чем растаять.
Клавдий вглядывался в темноту, поворачивая голову из стороны в сторону. Поговаривали, Сивилла прожила уже семьсот лет. Аполлон отмерил ей столько лет жизни, сколько песчинок сумеет удержать она в руках. Бог отказал ей в вечной молодости после того, как она презрительно отвергла его. Единственное, что сохранил Аполлон — молодой голос, чтобы, увядая и разлагаясь, она мучилась воспоминаниями о былой красоте. Он напоминал бы ей о бессмертии, от которого она, увы, сама отреклась. Сивилла была последней из тринадцати предсказательниц Геи — древнегреческой богини земли. Она правила из своего логовища со времен основания Рима, околдовывая даже тех, кто выше ее рангом. Слыша ее пророчества, императоры опускались на колени.
— Сивилла! — нарушил молчание Клавдий. Голос дрожал, в горле першило от серы. — Я сделал все, как ты велела. Я выполнил то, что ты приказала сделать для римских весталок. Я побывал у тринадцатой, у Андрасте. Точнее, у ее могилы… И принес ей сокровище. Пророчество осуществилось.
Клавдий опустил мешочек монет. Тусклые серебряные и золотые монеты с его портретом со звоном рассыпались. Последнее, что сохранил Клавдий для этой ночи. Столб света упал перед столом. Сквозь клубы пара виднелись потертые камни, а на них дубовые листья, разложенные в определенном порядке. На каждом с трудом можно было разглядеть греческие буквы, написанные чернилами. Клавдий опустился на четвереньки, судорожно пытаясь прочитать предсказание. Но неожиданно налетевший ветер сдул листья. Клавдий закричал, потом медленно опустил голову.
— Ты позволила моему предку Энею увидеть умершего отца Анчиса, когда он пришел сюда после Троянской войны в поисках ада. Все, о чем я просил тебя, — показать мне отца Друза, любимого брата Германика и сына моего Британика! Хоть краем глаза взглянуть на них в Элизиуме перед тем, как Харон заберет меня.
Вновь раздался стон, только на сей раз тише. А потом пронзительный визг оглушил его. Словно сотни ртов в пещере повернулись к Клавдию.
Ярость с ужасом грядут.
В пепел землю с небом жгут.
Что Сивилла предрекает, Клавдий молвит.
Правде этой все внимают.
Дрожа от страха, Клавдий вскочил на ноги. Он снова вгляделся в круг света на полу.
Но вместо дубовых листьев увидел горку песка. Песчинки расползались тонкими струйками в разные стороны. Последний лучик света падал откуда-то сверху, словно полупрозрачный занавес. Все вокруг стихло. Клавдий огляделся. Змея вернулась. Она замерла прямо перед ним и вдруг, сбросив кожу опустилась в кратер вулкана. И опять на ум пришли слова Вергилия о наступлении «золотого века».
