Рядом с Альбертом, белым как полотно, стоял отец, а герцогу Суссекскому выпала честь выдавать замуж Викторию. По сравнению с коронацией, королевская свадьба прошла сравнительно гладко. Правда, шлейф платья оказался слишком коротким для всех 12 подружек, и они наступали друг другу на пятки, пока несли его по проходу церкви.
Их неуклюжесть не омрачила восторг королевы. Она сияла от радости, когда Альберт произнес слова клятвы и предложил ей владеть всеми его земными благами. Тут некоторые гости не удержались от ухмылок. В ответ Виктория звенящим голосом поклялась любить и почитать мужа и повиноваться ему по всем, не заостряя внимания на иронии, таившейся в таких клятвах. После обмена брачными обетами Альберт надел на ее безымянный палец обручальное кольцо. Наученная горьким опытом, Виктория позаботилась о том, чтобы кольцо подогнали по размеру.
Из церкви молодожены отправились в ризницу, где терпеливо дожидались, когда свидетели подпишут документ о регистрации брака. Герцог Норфолкский настаивал, что право первым поставить подпись принадлежит ему, и долго выворачивал карманы в поисках очков.
Наконец-то молодожены могли перевести дыхание. Когда с торжественной частью было покончено, Виктория обняла тетю Аделаиду и сдержанно пожала руку матери: радость не притупила ее злопамятность. Феодора, тоже приехавшая на свадьбу, пожелала сестре счастья. Лорд Мельбурн, которому снова довелось нести государственный меч, и вовсе не сдерживал слез, глядя на свою счастливую протеже.
В час дня свадебная процессия вернулась в Букингемский дворец. На улицах толпы народа приветствовали молодоженов. Королева была очень тронута таким приемом, учитывая, что не так давно ее встречали свистом. Во дворце новобрачным все же удалось улучить полчаса наедине. Присев на диван, Виктория отдала Альберту кольцо жениха (во время венчания кольцо надели только невесте), он же дал клятву, что отныне между ними не будет никаких секретов. Клятва был с намеком: Альберт надеялся, что жена допустит его до государственных дел.
В Букингемском дворце Викторию сердечно поздравил Мельбурн: «Все прошло так, что лучше и быть не могло». И добавил: «Благослови вас Господь, мадам», когда она пожала ему руку.
Свадьба Виктория стала своего рода политическим манифестом. Среди приглашенных было всего лишь пять тори, один из которых, лорд Эшли, был женат на племяннице Мельбурна. На свадебный завтрак в полтретьего тори не позвали вообще, и о том, чем потчевали других гостей, им пришлось узнавать из газет.
Угощение было поистине королевским. Одних только традиционных кексов с сухофруктами напекли больше двух сотен! А чтобы внести свадебный торт, понадобились усилия четверых мужчин: увенчанный сахарными фигурами Британии и молодоженов, торт был почти 3 м в окружности и весил около 130 кг. Пока гости пировали, молодожены под сурдинку покинули дворец и умчали в Виндзорский замок, где им предстояло вкусить все радости любви.
«В тот вечер мы ужинали в гостиной, но у меня так страшно разболелась голова, что к еде я не притронулась, и остаток вечера мне пришлось пролежать на диване в Голубой комнате, – писала Виктория. – Но как бы ни болела голова, у меня НИКОГДА, НИКОГДА не было такого удивительного вечера! МОЙ ДОРОГОЙ ДОРОГОЙ Альберт сидел рядом со мной на скамеечке, и, чувствуя его огромную любовь ко мне, я ощутила любовь столь божественную и такое счастье, о каком прежде не могла и мечтать! Он обнимал меня, и мы непрестанно осыпали друг друга поцелуями! Как мне благодарить небеса за такого мужа – прекрасного, нежного и ласкового!.. Он называл меня нежными и добрыми словами, каких я никогда в жизни и не слышала – о, что за блаженство! То был самый счастливый день в моей жизни! Да поможет мне Бог исполнить свой супружеский долг и быть достойной такого благословения!»
[83]
Первая брачная ночь прошла сообразно новым веяниям: в отличие от королей былых времен, их не укладывали в постель джентльмены и леди из свиты (и, в отличие от Георга IV, Альберт не завалился спать пьяным возле камина). Никто им не мешал, и молодожены познали невиданное доселе удовольствие. Как бы упорно молва ни приписывала Виктории знаменитое «закрыть глаза и думать об Англии», секс был одним из главных удовольствий в ее жизни.
Впечатления от первой ночи она довольно откровенно описала в дневнике: «Когда занялась заря (спали мы совсем мало), и я увидела подле себя его ангельское лицо, мои чувства невозможно было выразить словами! Как прекрасен он в одной только сорочке, открывающей его прекрасную шею»
[84]. «Я очень очень счастлива», – написала она Мельбурну, а дяде сообщила, что «нет никого на свете счастливее ее». «Я чувствовала, как эти благословенные руки обнимают меня в священные часы ночи, когда казалось, что весь мир принадлежит только нам и ничто не в силах нас разлучить. Я чувствовала себя под надежной защитой»
[85], – будет вспоминать она, безутешная вдова, после смерти Альберта.
* * *
Медовый месяц продлился недолго: собственно, это был даже не месяц, а медовых три дня, которые молодожены провели в Виндзоре. На второй день был устроен небольшой прием «для своих», на третий – более масштабный бал. К любимой госпоже вернулась Лецен, Мельбурн захаживал почти каждый день, и жизнь потекла своим чередом – к величайшему неудовольствию принца-консорта.
Он долго и мучительно привыкал к своему новому статусу. Для пэров, как вигов, так и тори, он оставался нахлебником королевы, лишенным серьезных прав и обязанностей. Знать потешалась над его застенчивостью, с годами переросшей в замкнутость, и особенно над его акцентом. Альберт предпочитал разговаривать с женой и детьми по-немецки, а когда писал по-английски, допускал ошибки – их отлавливали секретари или сама королева. Эрудиция принца не впечатляла придворных. Темы, которые он выбирал для разговора, казались чересчур заумными и вызывали откровенную скуку.
Усмехаясь, светские повесы сплетничали о муже королевы. Спать он ложился рано и клевал носом в опере. На домашнем концерте, куда были приглашены знаменитые певцы Джованни Рубини и Луиджи Лаблаш, принц заснул в самый разгар представления. «Кузен Альберт выглядел прекрасно и, как обычно, мирно спал, сидя возле леди Норманби», – записала насмешница-фрейлина.
С женщинами Альберт держался холодно, настороже. Много лет спустя Виктория напишет в письме к старшей дочери Вики: «Все умные мужчины так или иначе презирают наш несчастный униженный пол (а кто же мы еще, раз мы созданы ради удовольствия и забавы мужчин, и нам уготованы бесчисленные муки и испытания?). Даже наш милый папа относится к женщинам так, хотя не признается в этом»
[86]. Придворных дам он считал скорее служанками, чем компаньонками жены. А ведь они принадлежали к знатнейшим семействам Великобритании! Особым «пунктиком» Альберта было приветствие венценосных особ стоя. Однажды в театре он долго продержал на ногах беременную даму, пока Виктория не позволила ей присесть – правда, поставив перед ней другую фрейлину, чтобы, не дай бог, не заметил Альберт!
