Но месть ирландцев была не за горами. В 1872 году напасть на королеву собирался Артур О’Коннор, внучатый племянник вождя чартистов. Семнадцатилетний Артур ни разу не ступал на берега Изумрудного острова, но в душе считал себя истинным фением. Он решил не убивать королеву, а под дулом пистолета потребовать от нее освобождения всех томившихся в тюрьмах революционеров.
С юношеским задором он взялся за дело: раздобыл пистолет и, тщательно подражая бюрократическому слогу, написал декларацию от лица Виктории. В постскриптуме он приговорил себя, героя, к смерти через расстрел вместо позорного повешения. Королеве оставалось только подпись поставить.
Конец 1871 года и без того чуть не свел Викторию с ума – ее старший сын едва не умер от брюшного тифа. После его выздоровления во всех церквях прошли благодарственные службы. 29 февраля 1872 года королева вместе с сыновьями, Артуром и Леопольдом, ехала в открытой коляске из собора Святого Павла, где как раз отслужили торжественный молебен.
Приподнятое настроение королевы было вскоре испорчено: к ее карете рванул вооруженный юнец и начал что-то кричать о фениях. «Я ужасно испугалась и задрожала всем телом», – признавалась потом королева. Вцепившись в руку статс-дамы леди Черчилль, она закричала: «Спасите!» В тот же миг Джон Браун, ее верный шотландский слуга, схватил наглеца за воротник и оттащил от кареты. Юношу повалили на землю. Из экипажа выпрыгнул принц Артур – не пропускать же драку! – и помог скрутить преступника.
Публика жадно потирала руки. Наконец-то! Как не выпороть наглого мальчишку?
О’Коннору вынесли долгожданный приговор: три года каторжных работ и 20 ударов розгами. Родители Артура места не находили от стыда – их мальчика будут хлестать, как как-то бродягу. На другом конце Лондона изнывала от страха жертва покушения. Ну вот, через всего-то три года фений вернется и снова на нее набросится.
Виктория была уверена, что О’Коннор – не просто дерзкий мальчишка, а настоящий смутьян и от него нужно избавиться навсегда. Правда, гуманными методами. По ее поручению министр внутренних дел Брюс предложил О’Коннору вечное изгнание в обмен на освобождение от порки. Гордый фений согласился и уплыл в Австралию, но заскучал по дому и через год вернулся в родные края. Беглец был схвачен и признан сумасшедшим: впереди его ждала череда психиатрических больниц.
* * *
Последнее покушение на Викторию произошло в 1882 году. Сойдя с поезда на вокзале Виндзора, королева садилась в карету, когда вдруг над ее ухом просвистела пуля. Нападавшего тут задержали прохожие, в их числе двое учеников Итона.
Родерик Мак-Лин считал себя великим поэтом. Он присылал королеве свои вирши на смерть Альберта, а она даже не удосужилась их прочесть! Творческая личность была разобижена.
Королева огорчилась, что и этого супостата признали сумасшедшим, но ее утешили телеграммы с соболезнованиями, поступавшие со всех концов света. «Столько свидетельств любви с лихвой окупят один выстрел из пистолета!» – признавалась королева.
Если понадобится, Виктория могла и сама отбиться от злодея. Во время поездки по Беркширу к ее ландо бросился какой-то подгулявший тип. Когда он вцепился в дверь, Виктория наклонилась вперед и приказала придворной даме ударить его зонтиком. Старушка заколебалась, но Виктория повторила громогласно: «Я же сказала, зонтиком его!» Орудие было пущено в ход, и злодей остался лежать на дороге.
Глава 16. Принцы и принцессы
Королеву Викторию можно смело назвать матерью-героиней. Не только потому, что она произвела на свет девятерых детей. В Англии XIX века семьи были большими и девять отпрысков – отнюдь не рекорд. Однако все ее дети, включая больного гемофилией Леопольда, дожили как минимум до тридцати лет.
После того как принц Альберт тихо «ушел» баронессу Лецен, в королевской детской настали совсем другие времена. Опеку над детьми передали пожилой вдове Саре Спенсер, леди Литтлтон, пожилой вдове, состоявшей при дворе с 1838 года. Дети леди Литтлтон давно вылетели из гнезда, и она рада была вновь услышать топот детских ножек. Почти восемь лет она заведовала детской, и все ее подопечные с нежностью вспоминали свою няню Лэддл.
Между Альбертом и Лэддл завязались теплые отношения. Леди Литтлтон отличалась не только добрым нравом, но и методичностью: каждый вечер она составляла подробнейший отчет о поведении детей, о том, кто как кушал, кто с кем подрался и у кого режется зубик. Своего нанимателя гувернантка боготворила – где еще найдешь мужчину, который настолько интересуется детьми? – и готова была выполнять все его распоряжения.
Королевских детей не баловали сластями. Диета Вики и Берти была простой настолько, что няньки из простого народа не скрывали удивления – даже их дома кормили лучше! Молоко и бульон, овсянка и рис, иногда мясо, но в умеренных количествах, ведь считалось, что мясо вызывает раздражительность и дурные помыслы.
Окна в детской были раскрыты нараспашку, камины топили скудно. Если дети протестовали, когда приходилось умываться ледяной водой, им напоминали о бедняках, у которых и такой-то воды нет. С ранних лет их приучали вежливо обходиться со слугами. За любое проявление заносчивости неизбежно следовал выговор.
Большое внимание уделялось религиозному воспитанию, но как раз в этом вопросе леди Литтлтон и принц-консорт не сходились во взглядах. Королевская гувернантка была особой чрезвычайно набожной. Чуть что, падала на колени в молитве. Альберт же не терпел пылкости, в том числе и в выражении религиозных чувств. Воспитанный в традициях лютеранства, он вообще не привык преклонять колени в молитве. Причастие в семействе кобургцев принимали только три раза в год, хотя воскресное посещение церкви считалось обязательным.
Простота обрядов пришлась по душе королеве. Каждое воскресенье она и ее близкие ходили в англиканскую церковь, но долго там не засиживались. Горе тому викарию, чья проповедь вызывала у королевы зевоту! Второй раз его бы не позвали. Видя, что старшему сыну, непоседе Берти, трудно будет усидеть на службе, отец перестал водить мальчика в церковь, пока ему не исполнилось восемь. Когда принц Уэльский вырос и обзавелся собственным имением Сандрингем, он взял за правило подвешивать часы на спинке скамьи в церкви. Таким образом, священник мог видеть, когда пора закругляться с проповедью.
Нетипичные религиозные взгляды Альберта повлияли на досуг его семьи. Строгие англикане и шотландские пресвитериане, так называемые саббатарианцы, считали, что в воскресенье грешно как работать, так и развлекаться. Даже любителей посвистеть в Божий день ожидал нагоняй. Посещение церкви и чтение Библии – вот единственный способ провести досуг. Королева Виктория не раз ругала фанатиков за «непостижимую слепоту и ложную набожность». У себя дома она бы такого уныния не потерпела. По воскресеньям в королевской семье играли в шахматы, махали теннисными ракетками во дворе, слушали музыку и читали романы, а вовсе не молитвенник.
Альберт был моралистом, но не святошей и уж тем более не ханжой. Он не лицемерил и не срезал углы в вопросах морали, но поступал так, как велит ему совесть. Не был он и отцом-тираном, каким его принято считать. Скорее уж наоборот: на фоне английского общества той поры он был чистой воды аномалией.
