Эту должность занимали исключительно герцогини. Когда в 1880-х премьер-министр Гладстон, которого королева считала своим врагом, попытался протолкнуть в хранительницы гардероба какую-то там маркизу, Виктория закатила жутчайший скандал. Лучше оставить эту должность вакантной, чем брать кого ни попадя.
Хранительница гардероба даже пальцем не прикасалась к королевским туалетам – за гардеробом присматривали горничные. В отличие от других придворных дам, проживавших при королеве постоянно, хранительница составляла ей компанию на торжествах, но жить могла отдельно. Во дворце она считалась кем-то вроде титулованной экономки: отвечала за подбор придворных дам ниже рангом и следила за их поведением. За свои труды хранительница гардероба получала 500 фунтов стерлингов в год – скромно, по меркам герцогини, но на булавки хватит.
Подчиненные хранительницы гардероба делились на две категории. К первой, более почетной, относились леди опочивальни (ladies of the bedchamber) – приблизительный эквивалент званию статс-дам, принятому при российском императорском дворе.
Статс-дамами становились жены английских пэров. Многого от них не требовалось: достаточно было украшать собой официальные приемы и церемонии. Тем не менее им приходилось следовать за королевой по ее резиденциям и сопровождать ее за границу. Это означало, что с супругами они виделись гораздо реже, чем подобало домашним ангелам. Мужья кипели от злобы. Особенно свирепствовал граф Антрим, чья жена Луиза в 1890 году примкнула к статс-дамам. Так и не застав жену на придворном рауте, он вернулся домой и в щепы разнес кулаками ее стол, вопя: «С какой стати моя жена вообще должна за кем-то ходить, как чертова прислуга?!»
Другую свою статс-даму, робкую от природы маркизу Эли, Виктория изводила попреками, потому что всегда получала нужную реакцию – бедняжку сразу же начинало трясти. Маркиза Эли безропотно сносила и затянувшийся срок службы, и разлуку с сыном, к которому ее не отпускала королева. Впрочем, Виктория ценила ее преданность и доверяла ей самые деликатные поручения. Послания от королевы маркиза Эли передавала испуганным шепотком, так что слушатели едва могли разобрать, что же она бормочет.
Вместе с леди опочивальни королеве служили фрейлины опочивальни (women of the bedchamber) – фактически камер-фрейлины. Как и статс-дамы, они были представительницами знатных семейств. По традиции королеве служили восемь фрейлин опочивальни, однако были также фрейлины про запас.
Камер-фрейлины проживали при дворе по две недели трижды в год, после чего их сменяли коллеги – уж очень утомительной была служба. В отличие от старших придворных дам они все время находились при королеве, дожидаясь ее приказов. На прогулке шли на несколько шагов позади нее, ездили вместе с ней в карете, читали ей вслух и от ее лица отвечали на лавины писем, поступавших к ней ежедневно.
Еще восемь незамужних девиц из благородных семейств ежегодно служили фрейлинами (maids of honour). За неимением титула, фрейлинам присваивался почетный ранг дочери барона, которому соответствовало обращение «достопочтенная» (Honourable). В общей сложности фрейлины проводили при дворе три месяца в году и зарабатывали 300 фунтов стерлингов. Для молодой девушки эта сумма казалась огромной, но большая часть ее уходила на платья, чтобы не ударить в грязь лицом перед коллегами. На торжественных церемониях фрейлины прикалывали на левое плечо алый бант с миниатюрным портретом королевы.
Главным навыком фрейлины считалось умение грациозно пятиться, не оскальзываясь и не наступая себе на подол. Придворный этикет запрещал поворачиваться спиной к любым членам августейшей фамилии и садиться без приглашения в их присутствии. Перед тем как зачислить их в свиту, хранительница гардероба устраивала девушкам допрос. Идеальная кандидатка на эту должность знала несколько языков и обладала красивым голосом, чтобы читать королеве вслух и исполнять романсы после ужина. И конечно же, она должна была обладать всеми возможными добродетелями.
* * *
Без добродетели при дворе «Святого Альберта» делать было нечего. Узколобую мораль и то уныние, которое она нагоняла, в придворных кругах называли «балморальность» – в честь шотландской усадьбы, где придворным дамам было особенно скучно. Канули в Лету дни, когда лорды кутили с весельчаком Принни или понимающе улыбались, завидев бастардов Билли-морячка. В обустройстве двора Виктория всецело полагалась на мужа, он же не нуждался ни в собутыльниках, ни в своднях.
От статс-дам, фрейлин и шталмейстеров требовалось беспрекословное повиновение. Остроумцы былых времен остались не у дел. Один из современников заметил, что королева «опасается умных женщин и выдающийся интеллект в ее глазах едва ли сойдет за рекомендацию. Ей предпочтительнее, чтобы приближенные дамы обладали хорошими манерами и приятной внешностью, но от умных женщин она держится в стороне. С детства ей внушали, что ум – прерогатива мужчины, а женщинам лучше не лезть не в свое дело»
[135].
Когда-то лорд Мельбурн ворчал, что «эта чертова мораль всех нас погубит». Дитя буйного XVIII века, он, конечно, и предположить не мог, как рьяно принц Альберт начнет выкорчевывать пороки. Репутация придворных должна была сиять, как свежий снег. Один лишь намек на нескромность послужил бы поводом для отставки. Фрейлинам запрещено было принимать в личных покоях любых посетителей мужского пола, даже собственных братьев. Для столь двусмысленных рандеву отводилась особая гостиная, открытая всем взорам. Барышни стенали от тирании принца Альберта и сравнивали Виндзор с тюрьмой, но вынуждены были повиноваться.
В Букингемском дворце дела обстояли немногим лучше. Там фрейлинам не дозволялось поодиночке гулять по саду – мало ли кто таится за кустами? Молодежь всегда найдет способ скомпрометировать себя. На этом унылом фоне настоящими Ромео и Джульеттой смотрятся королевский секретарь сэр Генри Понсонби и камер-фрейлина Мэри Балтил. Невозмутимый, бесконечно терпеливый офицер и острая на язык девица познакомились при дворе и долго держали в тайне свою влюбленность, вплоть до венчания в 1861 году.
Умение поддержать беседу, причем на французском и немецком, входило в обязанности придворных дам. Но еще выше ценилось молчание. В 1841 году, напутствуя фрейлину Джорджиану Лидделл, ее матушка леди Рэвенуорт дала ей следующий совет: «Что бы ты ни увидела, услышала или подумала, держи это при себе. Было бы излишним упоминать, что во всех делах, касающихся твоей августейшей госпожи, ты должна держать рот на замке и твердо, хотя и без грубости отражать досужие или дерзкие расспросы»
[136]. Скандал с леди Флорой Гастингс раз и навсегда подорвал доверие Виктории к фрейлинам. Во время службы придворным запрещалось даже вести личные дневники, чтобы не выболтали нечто неподобающее. Но жесткие правила лишь раззадоривали молодежь. Перья скрипели еще бойчее, а самые заурядные происшествия, рассказанные шепотом, казались государственной тайной.
