Минута шла за минутой, повинуясь быстрому бегу секундной стрелки, и Матвей невольно вспоминал, как три дня назад его вызвали в неприметный кабинет, в котором находились двое мужчин, естественно, в форме НКВД.
— Товарищ капитан Госбезопасности, младший лейтенант Дергачев прибыл по вашему приказанию!
— Проходи, лейтенант, присаживайся… — Коренастый красивый капитан с двумя знаками почетного чекиста и орденом Красной Звезды на гимнастерке отодвинул в сторону тоненькую папку и, выдержав небольшую паузу, продолжил: — Есть мнение, товарищ Дергачев, что вам, как коммунисту и надежному, не раз проверенному в серьезном деле сотруднику, можно доверить выполнение важного правительственного задания. Что вы на это скажете?
— Готов выполнить любой приказ, товарищ капитан! — Голос Матвея был тверд и звучал уверенно — как и положено по уставу.
— Готов — это хорошо, — поправляя круглые очки, негромко произнес второй — старший лейтенант с неприметной внешностью сельского учителя. — Или все же есть какие-то сомнения, неуверенность в своих силах? Может быть, проблемы со здоровьем?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Я здоров! И готов выполнить любое задание партии и правительства.
— Это хорошо, — кивая, повторил за «учителем» коренастый, неторопливо закурил и, указывая взглядом на папку с личным делом, сказал: — Член ВКП (б), хорошая армейская характеристика, почти не пьешь — да ты, я смотрю, просто золото какое-то… Ладно, а теперь, «золото», подпиши-ка вот эту бумагу!
Дергачев послушно взял предложенную ручку, обмакнул перо в чернильницу и, почти не глядя, подписал официальный документ о неразглашении государственной тайны. Сколько подобных бумаг с устрашающими лиловыми грифами он уже подписывал — так одной больше, одной меньше!
— А теперь о деле. — Капитан сильным движением раздавил в пепельнице окурок и легонько прихлопнул ладонью по столешнице. — Дело, сразу скажу, не самое простое и далеко не каждому по плечу… Надо будет приводить в исполнение приговоры, я имею в виду высшую меру. То есть, попросту говоря, расстреливать врагов народа и прочих преступников. Как, Дергачев, хватит духу, не подкачаешь? Если чувствуешь неуверенность, лучше сразу скажи!
— Я готов, товарищ капитан, — твердо повторил Матвей, чувствуя, как между лопатками пробегает легкий холодок. — Выполню любое задание партии и командования!
— Что ж, тогда немного о деталях… Чтоб ты не сомневался, — жестко усмехнулся коренастый, — скажу, что исполняем мы приговоры, утвержденные высшими судебными органами СССР. Так что расстреливать придется действительно преступников, по которым пуля плачет. Обо всем остальном тебе расскажет товарищ Мангулис — как, что, где и прочее…
Мангулис, несмотря на обманчивую внешность тихого учителя, оказался мужиком знающим, дельным и жестким. Старший лейтенант объяснил Дергачеву все нюансы и тонкости процедуры исполнения, провел по коридору, по которому приговоренные делали последние в своей жизни шаги, рассказал и показал, как и куда надо целиться, чтобы смерть наступила практически мгновенно и крови было как можно меньше.
— Стрелять будешь из «нагана». Целиться надо вот сюда. — Мангулис ткнул жестким пальцем в затылок Матвея. — Запомнил? Не промажешь?
— Так точно, запомнил! Не промажу, товарищ старший лейтенант.
— Ну да, это же не с тридцати метров в спичечный коробок палить… — блеснула за стеклами очков насмешка…
Дергачев услышал условный звяк связки ключей и голос охранника, командующего: «Прямо! В конце коридора направо!» Он внутренне подобрался и слегка пошевелил пальцами, сжимающими револьвер.
— Направо! Проходим, не задерживаем! Вот черти косорукие, краску разлили!
В узкий коридор вошел мужчина в серой арестантской робе. Шаг, второй, третий. Чуть замешкался, наступая на слой рассыпанных по полу опилок.
Дергачев бесшумно вскинул «наган», зафиксировал мушку на давно небритом худом затылке и плавно потянул за спусковой крючок.
Жало курка ударило в капсюль патрона, порох взорвался, и газы с чудовищной силой вытолкнули пулю из ствола. Тугой грохот метнулся по коридорчику, остро запахло пороховой вонью. Еще через мгновение приговоренный толкнулся вперед, обмякшим кулем завалился на бок и уткнулся лицом в пахучие опилки.
— Готов, — бесцветным голосом сообщил Мангулис и, отмечая пузырившуюся на губах мертвеца пену и мелко подергивающиеся ноги, добавил: — Молодец, но работа на четверочку. Для первого раза неплохо… Ну что, пойдем маленько отметим это дело!
— А с этим что? — Матвей кивнул в сторону лежащего на опилках тела.
— А это уже не наша забота. Есть люди, они и займутся. — Старший лейтенант нажал неприметную кнопку звонка, прятавшуюся в затемненном углу. — Все, уходим!
Снова коридоры, переходы, решетки. И уже знакомая дверь кабинета, в котором Дергачев был три дня назад. Мангулис позвякал ключами и, по-хозяйски входя в тесноватую комнату, пригласил:
— Заходи, лейтенант, не стесняйся.
Он снова пустил в ход связку ключей и, скупо улыбаясь, достал из железного шкафа бутылку водки и дощечку с нарезанным салом. Выставил угощение на стол, заботливо подстелив газетку. Добавил стаканы, луковицу и буханку хлеба. Достал нож, быстренько отхватил пару ломтей и порезал на части луковицу. Заметно подрагивающими пальцами сбил с горлышка сургуч и нетерпеливо забулькал по стаканам.
— Ну что, парень, за твое, так сказать, боевое крещение! — поднимая стакан, предложил Мангулис. — Все пей, тебе сейчас надо! По себе знаю…
Он жадно выпил, шумно выдохнул и сразу же налил по второй. Взял в руку стакан, но, вспомнив о чем-то, тут же поставил его на стол и вновь вернулся к сейфу. Выудил из темного шкафа картонную папку и смачно шлепнул делом о столешницу:
— Вот, посмотри! Это чтобы ты не сомневался, что шлепнул настоящего гада. Директор детской коммуны, некто Слюсаренко Т. А. Ворюга, садист и насильник. Девчонкам только-только по пятнадцать-шестнадцать исполнялось, у них, так сказать, только титьки нарисовались, а эта падла вонючая их в койку тащила. А пацанов избивал зверски — это если кто возмущаться начинал. Там и женушка его замешана — тоже штучка еще та!
— Так ее что — тоже… — Матвей слегка запнулся, подбирая подходящее слово.
— Нет, эта сучка сроком отделалась, — махнул рукой заметно опьяневший Мангулис. — Да и черт с ней — в лагере ей небо с овчинку покажется! Еще неизвестно, что хуже, ха-ха-ха… — Он вдруг оборвал смех и резко потребовал: — Ну-ка, руку протяни вперед! Пальцы распрями и расставь… Не дрожат вроде — молодец!
— А чего мне дрожать-то? — мрачно усмехнулся Матвей, лениво пережевывая пластик вкусного, домашней засолки сала. — Я в Гражданскую контру всякую, можно сказать, как кролей забивал. Да и деревенский я, а там то свинью колоть приходится, то теленка забивать. Свинья, если забойщик неопытный, орет на все село, кровища хлещет! А вот телят жалко — они ведь как чувствуют, что сейчас их резать будут. Так смотрят — прямо как люди, ей-богу. Такая тоска в глазах… Они ведь и плачут совсем как люди. Вот животину жалко, да. А люди… Сами ведь знаете, что люди-то часто гаже любой крысы — таких и убивать надо, как крыс!
