— Это да, это ты в точку, — согласно кивнул Мангулис. — Убивать надо, куда ж государству без этого. Только вот ведь какое дело, Дергачев… Все хотят в чистых подштанниках ходить, так? А к прачке они, так сказать, с презрением! Золотарь дерьмо чистит и отвозит — по ночам, чтоб, значит, особо нежных граждан вонью не беспокоить. А граждане встретят его — нос морщат, руки прячут! Вот, допустим, налетчика-убийцу вроде Леньки Пантелеева поймали. Все требуют расстрелять гада! По всей строгости, в общем. Но предложи им «наган» в руки взять и шлепнуть эту сволочь — нет, снова ручки беленькие прячут! Кишка тонка. Но кто-то ведь должен и портки грязные отстирывать, и дерьмо вывозить! Так что мы, брат, и золотари, и прачки, и все такое. Чистильщики мы. Нам государство, власть наша народная доверила эту работу. Работу! Да, тяжелая она и даже страшная. Но и почетная — нас таких на всю страну, может быть, не больше взвода… Давай-ка еще по половиночке! Ты сало-то ешь, ешь, наворачивай. Я сам солю, с чесноком, с тмином — вещь! — Он вдруг нетрезво усмехнулся: — Да-а, работа. И на ней всякое бывает. Тут недавно случай интересный был… В общем, один наш товарищ, так сказать, затосковал. Вроде и исполнитель со стажем, не мальчик, а напала на него хрень такая. Запил по-черному, дурак. А потом и вовсе номер отмочил: в церкву к батюшке поперся — по душам поговорить и все такое. Мол, грешен, батюшка, по ночам не сплю, а если и засну, то кошмары мучают. Вроде как кровь ему все снилась… — Мангулис замолчал, налил еще граммов по сто — в ход давно уже пошла вторая бутылка, извлеченная из все того же сейфа. Выпил, тяжело выдохнул и, мрачнея лицом, тяжелым взглядом уставился в пол.
— И что с ним дальше было? — спросил заинтересованный рассказом Матвей.
— Что? А, с этим… Батюшка нам сразу просигнализировал, вот что. Мол, такой-то и такой-то, такого-то числа. Ну, и все. Случайная бандитская пуля, так сказать. А ты, дурак, помни, с кем можно, а где нет. Опять же подписка о неразглашении. Можно, конечно, было его в «психушку» упрятать, так ведь этот баран и там языком трепать начал бы… Ты, парень, пойми: мы не в бирюльки играем, а государственное дело исполняем… Нас партия… сам товарищ Сталин, так сказать…
— Товарищ старший лейтенант, устали вы, — добродушно улыбнулся Дергачев, посмотрел на стрелки часов и присвистнул: — Ого, да уже третий час ночи! Наверное, пора и по домам, а?
— Третий? — Мангулис качнулся, едва не упав со стула, попытался сосредоточиться, получилось неважно. — О черт, припозднились мы с тобой! Тогда да. Ты это… Завтра на работу не выходи, отдыхай. Твой начальник в курсе, не беспокойся. Вот, на — с собой тебе бутылочка. Но не увлекайся — послезавтра чтоб как штык, понял?! И это… Так сказать, сказку мою про попа… помни!
Матвей запомнил, что ж тут неясного. Действительно, не в бирюльки игра.
Глава пятнадцатая
Москва, март 1937 года
Советский строй навсегда покончил с эксплуатацией, бесправием и рабским положением женщины. Женщина Союза ССР — это новая женщина, активная участница в управлении государством, в управлении хозяйственными и культурными делами страны. «Таких женщин не бывало и не могло быть в старое время».
(И. Сталин).
Итальянские войска на помощь Франко.
Париж, 7 марта, ТАСС.
Французская печать пишет о попытках итальянского фашизма усилить вмешательство в испанские дела, невзирая на международное соглашение о контроле над соглашением о невмешательстве.
Газета «Правда», орган ЦК ВКП (б).8 марта 1937 года
Матвей открыл глаза, некоторое время хмуро разглядывал трещины на высоком потолке. «К первому мая надо бы побелить — освежить, — лениво подумал он, вспоминая, с какой торжественной важностью начальство вручало ему ордер на эту комнату в коммунальной квартире. Жилплощадь — это, конечно, здорово. И дом приличный, на Спиридоновке, и до службы добираться удобно, но все эти радости оставили новосела почти равнодушным, в принципе, ему и в общежитии было неплохо. — Да и вообще — ремонт небольшой не помешал бы. К завхозу подойти, побелки взять, для пола краски какой… Только вот где время на это найти — все работа, работа!»
Работа действительно отнимала много времени, сил и нервов. Одна позавчерашняя история чего стоит, досадливо скривил губы в усмешке Матвей и закурил первую утреннюю папиросу.
…Поначалу все шло как обычно: лязг решетки, звяканье ключей, шаги в коридоре. Приговоренный шагнул в закуток, сделал шаг, второй… На третьем Дергачев вскинул руку с «наганом» и нажал на спусковой крючок… И ничего не произошло. Револьвер дал осечку!
На этот раз Матвей работал уже без страховки, в одиночку. Приговоренный — седоватый мужчина лет шестидесяти, — услышав за спиной сухой металлический щелчок, на мгновение замер, сжимаясь всем телом, а потом медленно повернулся. Глядя на растерявшегося Дергачева широко раскрытыми глазами, мужчина попытался что-то сказать, но вместо раздельных звуков до Матвея долетал лишь какой-то сип.
В следующее мгновение рядом с Дергачевым, словно ниоткуда, выросла фигура Мангулиса с револьвером в руке. Не медля ни мгновения, старший лейтенант подлетел к мужчине и резко ударил его рукояткой в висок, Матвей отчетливо услышал хруст ломающейся кости. Затем последовал еще один удар — на этот раз ногой, и приговоренный без звука завалился на толстый слой опилок, усыпавший кафельный пол. Мангулис уже без спешки навел ствол «нагана» и выстрелил мужчине в сердце. После чего с перекошенным от злобы лицом набросился на Дергачева, виновато переминавшегося в своем углу:
— Ты что ж это творишь, гад?! Я что, за тобой дерьмо подтирать сюда поставлен? Что это еще за фокусы, а? Почему не стрелял?!
— Так осечка! — пожал плечами Матвей.
— Дай сюда! — Мангулис выхватил из его руки «наган» и, откинув дверцу, выщелкнул из барабана патрон. Осмотрел на донышке вмятинку от бойка, убедился, что пуля осталась в патроне, и недоуменно покачал головой: — Действительно, осечка. Странно, партия новая, вроде до сих пор ни одного случая брака… Ладно, черт с ним, бывает. А что же ты, дурак, с ним в гляделки-то играл? Почему сразу еще раз не выстрелил?
— Да растерялся маленько, — не стал врать Матвей. — А он еще и повернулся. Смотрел…
— Ну, смотрел — и что? — насмешливо скривился старший лейтенант. — Да хоть ты обсмотрись, а все едино вышка! О, черт, ноготь сломал… Ладно, бракодел, пошли, тебе сейчас сто граммов в самый раз будут. Смотре-ел он… Тьфу!
Матвей закурил новую папиросу и попытался припомнить, что же там было дальше. Потом они с Мангулисом пили, о чем-то разговаривали. О чем? И что, черт возьми, шептал мужик? А, вот, вспомнив, вскинулся Матвей: «Товарищ… невиновен я… Сталин…» Что-то вроде этого, хотя настоящей уверенности и не было. Нет, про невиновность точно было.
А что, если мужик действительно ни в чем не виноват? «Да нет, — тут же оборвал себя Матвей, — ты что, умнее Верховного суда и Военной коллегии?! Там небось люди тоже не дураки — все учли, во всем разобрались. Враг — так становись к стенке, сука! И никаких мерехлюндий…»
