По моему приказу, адъютант с помощниками довольно шустро очистили помещение от посторонних, оставив со мной только членов Комитета и еще нескольких человек, непосредственно вовлеченных в реализацию нашего замысла. Первый его этап, к счастью, завершился успешно, и теперь на очереди стояли уже более приземленные, но от этого не менее важные вопросы. И один из которых представлялся особенно насущным…
– Старик. Из подвалов, – подозвал я адъютанта, – в пыточную его.
Мой адъютант быстро определил несколько стражников, которые отправились за старичком.
– Пусть без меня не начинают, – окликнул я их, – я хочу… лично…
Стражники удалились, а мы покамест перешли к другим делам. Назначить новых командующих Дворцовой и Тайной Стражей, направить усиленные патрули на улицы, разослать депеши в гарнизоны, подготовить дары для Святых Матерей…
– Тут у нас обнаружилась некоторая… м-м-м… проблема, – один из моих соратников досадливо поджал губы, – казначей наотрез отказывается сообщить кодовые последовательности, открывающие дверь в хранилище. Мы могли бы на него надавить, но он из Хранителей Крови, поэтому…
– Понятно, – кивнул я, – приведите.
Случившуюся заминку следовало разрешить как можно скорее. Если со жрицами не удастся договориться, то уже на вечерней службе они вполне могут предать анафеме дерзкого самозванца, захватившего трон. И тогда уже никакие стражники не помогут… сами же и прирежут, скорее всего.
Но тот факт, что казначей принадлежал к числу Хранителей, крайне некстати все усложнял. Святые Матери крайне трепетно относятся к здоровью своих избранников. Единственная царапина на его драгоценном теле вполне может обернуться той же анафемой.
И этот мерзавец, прекрасно все понимая, теперь будет выжимать ситуацию по максимуму, выдвигая свои условия и выторговывая себе всяческие преференции. А диктовать условия Безымянному Отцу не должно быть позволено никому!
Мои опасения вскоре подтвердились. Казначей, выставив вперед свою жиденькую бороденку, немедленно заявил, что присягал Безымянному Отцу (который предыдущий), и только ему будет повиноваться. И это при том, что всем было прекрасно известно, что мой предшественник взошел на трон в результате точно такого же переворота, а лояльность казначея он тогда банально купил.
Я уже начал прикидывать, в какие расходы вгонит наш бюджет казначейская алчность, когда моя мысль словно споткнулась.
Откуда-то из подсознания вынырнула гнусная идейка и настойчиво потребовала к себе внимания. Все мое естество попыталось восстать против, но идейка не отступала, становясь все назойливей, обрастая аргументами, что с каждой секундой представлялись все более убедительными.
Проклятье! Ну, ладно, один разок можно попробовать. Почему бы и нет? Я поманил к себе адъютанта.
– Того старика, из пыточной, – казначей, уловив, возможно, что-то в моем взгляде, замолчал и теперь настороженно прислушивался к нашему разговору, – давайте-ка его сюда.
Мы вяло попрепирались с казначеем еще пару минут, но я практически не следил за ходом спора, всецело поглощенный обуревавшими меня мыслями. Наконец входные двери распахнулись, и в зал ввалились стражники, волокущие за собой моего вчерашнего знакомого. Особо усердствовал уже знакомый мне молодой солдат, который накануне конвоировал в подвалы меня самого. Он вытолкнул закованного в кандалы старичка на середину зала и, ухватив его за шиворот, попытался швырнуть его на пол.
– На колени, тварь! – гаркнул он, – перед лицом Безымянного…
Тщедушный старик, однако, ловко извернулся и схватил стражника за руку. В следующее мгновение тот вдруг содрогнулся всем телом и резко умолк, словно ему в рот с размаху загнали кляп. Лицо его исказила жуткая гримаса, и солдат повалился наземь, корчась от мучительной боли. Из его груди вырвался булькающий хрип, на губах проступила белая пена.
– Я сам решаю, перед кем мне кланяться, а перед кем – нет, – старичок отпустил руку солдата и выпрямился, а бедолага так и остался лежать, вперив невидящий взгляд в потолок и время от времени сотрясаемый постепенно слабеющими судорогами.
Другие стражники, застыв в оцепенении, стояли вокруг. Никто из них не решался первым броситься на одинокого старика, не обращавшего на них никакого внимания. Их руки уже потянулись к ножнам, и мне пришлось крикнуть, упреждая возможную глупость с их стороны:
– Стоп! Отставить! Отойдите назад.
Близоруко прищурившись, старичок сфокусировал на мне свой взгляд.
– О! Новый начальник! – он небрежно кивнул, как равный равному, – рад видеть Вас в добром здравии, достопочтенный!
Совладать с охватившими меня эмоциями оказалось непросто. Больше всего на свете мне хотелось схватить меч и изрубить наглеца на мелкие кусочки, уничтожив даже самое воспоминание о том, в какое ничтожество он превратил меня накануне. Богохульник, осмелившийся поднять руку на Хранителя Крови, просто не имел права ходить по этой земле. Эту нечисть, эту скверну следовало немедленно уничтожить!
Однако…
Мудрый правитель должен уметь отделять личное от государственного и в своих действиях руководствоваться исключительно рациональными соображениями, отринув эмоции и сиюминутные чувства. И я, сидя в кресле Безымянного, буквально чувствовал, как во мне поднимается нечто новое, нечто большее, нежели я сам, требующее позабыть о личных обидах и переживаниях и сосредоточиться на деле. Я теперь являлся Безымянным Отцом, и этот титул ко многому обязывал…
– Кстати, – я с нарочитой медлительностью повернулся к казначею, – Вы знакомы с нашим Кхен-Ассакшем? Если пожелаете, он может провести с Вами несколько незабываемых занятий.
О, да! Казначей был вхож в ближайшее окружение моего предшественника и, несомненно, знал всю внутреннюю кухню. Его лицо приобрело пепельно-зеленый оттенок, он весь затрясся, отчего его бородка принялась трепыхаться, словно камыш на ветру. Не дожидаясь, когда он рухнет на колени и начнет молить меня о пощаде, я взмахнул рукой, отсылая его прочь.
– В хранилище, – я отвернулся от пятящегося и непрестанно кланяющегося казначея и снова обратил взор на старичка.
Тот буквально излучал самодовольство, хотя и выглядел немного… разочарованным. Хочешь – не хочешь, а заскучаешь, когда жизнь раз за разом оправдывает твои прогнозы, не оставляя места для сюрпризов.
Разумеется, он оказался прав. В моих руках очутился идеальный инструмент… инструмент, который даже не требуется доставать из футляра, одна угроза применения которого, делает людей послушными и податливыми как воск. И, как любой другой инструмент, не имущий стыда или угрызений совести, поскольку вся ответственность за последствия ложится на того, кто взял его в руки.
Уничтожить его? Бросьте! Такими вещами не разбрасываются. Я, конечно, постараюсь прибегать к его услугам как можно реже, чтобы не пришлось лишний раз договариваться с собственной совестью, да еще и со Святыми Матерями в придачу. Но иметь в резерве столь действенный аргумент никогда не повредит. Перед его очарованием не способен устоять ни один правитель.
