Из открытого крана текла вода. Было влажно и душно, как в тропиках. Мама сидела на краю ванны, держа на коленях цветочный горшок. Огромная голубая орхидея-бабочка покачивалась у ее лица, касалась лепестками закрытых век, гладила щеки и губы. Пахло сладкой карамелью, и где-то внутри, в животе, искристой газировкой запузырилась радость. Как будто они едут в зоопарк, или Дед Мороз скоро придет, или надо задувать свечки на шоколадном торте, или… За спиной у Лили трепетали два перламутровых крыла.
– Ой! – сказал Миша.
Лиля открыла глаза, хитро улыбнулась и взмахнула крыльями. Блестящая пыльца разлетелась по воздуху.
…
– Ой! – повторил Миша и чихнул. Он лежал под одеялом. Мама сидела рядом, положив ладонь ему на лоб.
– Ты чего не спишь? – озабоченно поинтересовалась она. – Сопли? Опять заболел?
– Нет… – он пытался вспомнить, что такое радостное, цветное, красивое-прекрасивое приснилось ему пять минут назад, но никак не мог. – Бабушка вчера говорила, что у нас пахнет, как в сырой те-пли-це, поэтому я и чихаю.
– Не поэтому, – засмеялась в темноте Лиля. На полу таяла цепочка перламутровых следов, от ванной до кровати. – Совсем не поэтому.
Бабочка из баночки (очевидец Алексей Верт)
В дверь постучали: «Тук-пауза-тук-пауза-тук».
Миронов отложил в сторону «Каталог чешуекрылых России», выбрался из кресла и направился в прихожую.
– Кто там? – спросил он.
– Большие деньги, – ответил хриплый голос.
Миронов открыл дверь и посмотрел на говорившего. Жесткая щетина покрывала добрую половину его лица; кривой нос с горбинкой явно был сломан, и не единожды; волосы свисали до самых глаз. Глаза, кстати, смотрели настороженно, но с некой ноткой теплоты. Будто незнакомец – а Миронов видел этого человека впервые – уже заочно любил хозяина квартиры и очень им дорожил.
– Головач, – сказал незнакомец и уверенно протянул руку.
– Миронов, – ответил хозяин, раздумывая, что ему сообщили – прозвище или фамилию.
– Энтомолог? – уточнил посетитель.
– Да.
– Лепидо… – Головач достал из кармана смятую бумажку, прочитал и бережно вернул назад. – Лепидоптеролог?
Миронов кивнул.
– Ну, значит, не ошибся, – гость улыбнулся.
– Может, пройдем? – предложил наконец хозяин, поняв, что гость – по делу.
И они прошли.
– Итак? – спросил Миронов, присев на стул.
– Итак, – сказал Головач, устроившись в кресле. – Возможность заработать большие деньги.
– Сначала позвольте узнать: почему вы пришли именно ко мне?
Головач вновь полез в карман и достал уже другую смятую бумажку. В этой листовке, распечатанной на домашнем принтере Миронова и расклеенной по окрестным домам, граждан призывали беречь редкий вид бабочек «Hetaera esmeralda», чья популяция облюбовала городской парк в паре кварталов отсюда.
– Бережете редкие виды, – сказал он.
– Да. Берегу, – ответил Миронов.
– Отлично! Сколько наука может дать за редкий, ещё не исследованный вид бабочек?
– Ну, не знаю, – растерялся энтомолог. – Российская – немного, – собеседник поскучнел, и Миронов резко исправился. – Хотя… смотря насколько редкий вид.
Головач почесал бороду, затем волосы, а потом ещё и помассировал мочку уха.
– Я вам покажу. Уверяю, за это наука заплатит много! – гость хихикнул. – Выключите свет, профессор, и я вам продемонстрирую, как выглядят большие деньги!
Странные речи гостя показались энтомологу подозрительными, но он всё же выключил настольную лампу, и в комнате стало темно.
Миронов видел смутные очертания фигуры Головача. Тот в очередной раз исследовал содержимое своих карманов, что-то нашарил, удовлетворенно хмыкнул, а затем вдруг стало гораздо светлее, чем могло быть, включи энтомолог даже все лампы.
В маленькой банке из-под детского питания светилось нечто, поначалу показавшееся бабочкой. Но, подойдя ближе, Миронов удивленно ахнул и внезапно понял, насколько был прав Головач. Действительно, большие деньги выглядят именно так.
Золотистые светящиеся крылья, чуть мерцавшие, когда существо вздрагивало ими. И почти человеческая фигурка, у которой на спине эти два крыла и располагались. Более того, фигурка, скрестив на груди руки – руки?! – злобно смотрела на Миронова.
Энтомолог сглотнул, кашлянул и осторожно постучал ногтем по стеклу. Существо в ответ резко взмахнуло крыльями – при этом в банке поднялся вихрь золотой пыльцы – и, широко раскрывая крошечный рот, стало беззвучно кричать.
– Хорошее стекло, – усмехнулся Головач. – Звук не пропускает. Уж больно он пищит противно. И ещё нехорошими словами ругается…
– Оно разговаривает? – концентрация чудес в пределах одной комнаты повышалась.
– Если даже и так, – Головач пожал плечами, – то я его принес не языком трепать, а для дела. Скажите, куда его сдать можно, чтобы денег срубить побольше. Выгорит дело – вам тридцать процентов. Сохраним редкий вид для науки вместе, глядишь – и именем нашим назовут…
– А поймал ты его где? – от волнения Миронов даже перешел на «ты».
– Тут рядом, в парке. Заметил как-то вечером, думал – светляк гигантский. Потом пригляделся – ан, нет. Три ночи выслеживал, потом часов шесть сачком махал. Все пальцы искусал, пока я его в банку засовывал.
Существо стучало по стеклу кулачком, строило зверские гримасы и дрожало всем телом.
– Двое суток без перерыва шебуршится и бьется, – пробормотал Головач. – И хоть бы хны, разве что потускнел малость.
– Потускнеешь тут, в банке-то, – Миронов любил науку, но не одобрял жестокого обращения с насекомыми. Тем более, если они совсем не насекомые, а существа из сказок. – Или где ты его держал?
– Да как закрыл крышку, так сразу и в карман засунул. Всего один раз, вчера вечером, когда дома электричество вырубили, достал наружу, чтобы в коридоре посветить.
– Как же он светится? – Миронов вертел банку и разговаривал сам с собой. В мозгу проносились теории – одна удивительнее другой. – Химическая реакция? Или, может, днем накапливает…
Прежде, чем договорить мысль до конца, энтомолог протянул руку к стене и щелкнул выключателем.
По глазам ударила вспышка, ладони пронзила боль, что-то отшвырнуло Миронова в сторону. Через мгновение раздался вопль Головача, потом хрип… и тишина.
Когда энтомолог осмелился приподняться и открыть глаза, в комнате было пусто. На том месте, где минуту назад стоял гость, сиротливо высилась горка пепла. Из разбитого стекла форточки тянуло сквозняком. На паркете валялись осколки банки и что-то блестело. Миронов провел по полу подушечками пальцев и поднес их к глазам. На коже переливалась золотистая пыль.
