Энтомолог поднялся и пошел на кухню за веником, по пути вспоминая милицейские сводки о потерявшихся людях, которые ухитрялись пропасть в городском парке прямо посередь бела дня при свете солнца. В газетах решили на дерзкого маньяка, но теперь Миронов вовсе не был уверен в этой версии, которая раньше казалась ему вполне правдоподобной.
Через пару дней, когда Миронов оклеивал доски объявлений очередной партией листовок, его окликнул прохожий:
– Огоньку не найдется?
– Не курю, – ответил энтомолог.
– И что?
– И то. Что я его, по мановению руки возьму, что ли? – Миронов демонстративно щелкнул пальцами.
Потом они вдвоем ошарашено глядели на огонек, распустившийся над ладонью энтомолога, и его мерцающее золотистое пламя казалось Миронову очень знакомым.
Встречаемся у памятника (очевидец Анастасия Шакирова)
Мама, мама, спрашивает маленький василиск большого, это все сделала ты? И львов на набережной, и того всадника на площади, и поэта в парке, и генерала напротив библиотеки, и…
Конечно, отвечает большой василиск маленькому. Все памятники на самом деле – работа городских василисков. Самое сложное даже – не окаменить, это, на самом-то деле, ерунда, а подстеречь красивый момент. Но ты пока мал, учись окаменять хотя бы.
Они скользят среди прохожих, огромные, нелепые, грациозные и невидимые, и петушиные гребни подрагивают на ящериных головах. Люди задевают бока василисков рукавами и сумками и даже не замечают этого.
Я попробую, подпрыгивает от нетерпения маленький василиск, я попробую!
Он оборачивается, фасеточные, переливающиеся всеми цветами радуги глаза ищут, ищут, натыкаются на добычу – вот! Девушка за столиком летнего кафе вздрагивает, осекается на полуфразе, ее взгляд застывает, плещется лимонад в не донесенном до рта стакане.
– Ленка, что с тобой? – подруга трясет ее за плечо.
– А? – Лена моргает, улыбается. – Ой! Совсем задумалась, почти, знаешь, зависла.
– Да уж, зависла. Окаменела! – девушки смеются.
Маленький василиск, повесив гребень, плетется к маме.
Не переживай, шипит ласково мама. Ты только вылупился из яйца. Вот проживешь пару-тройку сотен лет, научишься. И будешь тоже украшать город памятниками и статуями, как надо. Как мы.
Тень (очевидец Андрей Буров)
На пороге стояла Тень.
Небольшая фигура в черном одеянии с огромным, низко опущенным капюшоном. Фигура не двигалась, стояла неподвижно, лишь изредка пробегали по складкам одежды неторопливые волны, будто ветер раздувал тяжелые паруса.
Я устало оперся о косяк.
– Зачем ты пришел?
Тень чуть шевельнулась. Черная ткань зашелестела.
– Ты знаешь, – раздался голос. Глухой, тягучий, медленный. Не понять, мужчина это или женщина.
Я вздрогнул.
Они появились много лет назад. Тени. Призраки, которые приходят по ночам и забирают то, что стало не нужно. Старое пальто, устаревший телефон, ненужный комод или бабушкин шкаф.
Я вспомнил про пистолет, который оставил в спальне. Маленький черный глок с обоймой на десять патронов. Впрочем, у меня был всего-то один патрон. Больше мне и не нужно. Что больнее, пистолет или петля? Жизнь или смерть? Что больнее…
Тень наклонила голову, будто прислушиваясь.
– Жизнь, – произнес я вслух.
– Расставаться не больно, – тихо ответила Тень.
– Ты не знаешь…
Раздался тихий смешок, похожий на скрежет металла.
– Я забираю то, что больше не нужно. Я знаю.
Я обернулся.
Пустой холодный дом. На втором этаже стучит оконная рама – всё забываю починить. Кэтрин когда-то просила, но теперь смысла нет. Теперь всё потеряло смысл.
– Ты готов?
Я медленно кивнул. Какая разница, как. Главное, что будет дальше. А дальше… кто знает, что будет… там?
Тени не убийцы. Они мусорщики. Старьевщики. Последователи энтропии, они забирают только старый хлам, только то, что больше не приносит радость.
Но иногда, очень редко, они забирают и людей. Тех, кто устал от жизни. Тех, кому больше не нужна жизнь.
Тень протянула руку, обтянутую черной перчаткой. Тонкая кисть, длинные пальцы. Интересно, какая она на ощупь? Говорят, что под черным балахоном прячется скелет. Голые кости, череп, дьявольский огонь в пустых глазницах, даром, что в капюшоне ничего не видно – только темнота. Бессмысленная, как и вся наша жизнь.
– Подожди… – я отдернул руку. Тень не шелохнулась. – Подожди, мне надо… только… попрощаться.
Тень медленно опустила руку.
Я рванул в дом, вверх по лестнице, в спальню, к столику, на котором лежал пистолет и… фотография, обтянутая черной ленточкой. Кэтрин. Моя дорогая милая Кэтрин.
Тень неслышно вошла в спальню, остановилась позади меня.
– Да, – прошептал я. – Забирай. Я готов.
Тень кивнула, развела руки, словно пытаясь заключить меня в объятия, и…
Яркий свет ударил в глаза, ослепил, ворвался огненной волной, сжигая всё, что хранилось глубоко внутри. Сжигая и очищая.
А потом я проснулся.
Тень ушла. Я глубоко вдохнул, чувствуя, как свежий воздух заново наполняет грудь.
За окном светило яркое весеннее солнце, чирикали птицы, и где-то далеко раздавался веселый детский смех.
В комнате ничего не изменилось, только…
Фотография исчезла.
Наши все тридцать (очевидец Наталья Федина)
В Невервилле вновь заварушка: по сообщению шерифа, в парке разбушевались деревянные людоеды. Есть первая жертва: от анонимуса остался лишь зеленый парик. Эй, я серьезно, не ходите нынче в парк, опасно!..
(радио Мбонга, программа «Невервилль-ньюс»)
Никто не в курсе, как мисс Сейфирд появилась в городке. Видимо, жила здесь всегда. Любой в Невервилле знает эту почтенную леди, по утрам бредущую к зеленщику с ручным вараном на поводке. Она выглядит такой немощной! Но по ночам в ее большом доме на Рю де Сад бывает жарко.
Бьются о стены тени, звон колокольцев сменяет шипенье варана «о-ши-бись, не по-жа-ле-ешшшь». Мисс Сейфирд, как одержимая, скачет на кровати, размахивая пеликаньим боа. Стать красивым в Невервилле так просто: достаточно заглянуть к мисс С. на вечеринку. Здесь всяк становится хорош собой: у щуплого посыльного вырастают мышцы, у бледного клерка бронзовеет кожа, и только глаза пустеют и блекнут. Но роскошное тело взамен никчемной душонки, одна безумная ночь вместо десятка скучных лет – разве не выгодный это обмен?
