– Так, значит? Ну, забирай остальное…
Тварь не пришлось уговаривать.
Крис пошатнулась, когда пропал слух. На секунду запаниковала и поскользнулась. Успела выставить руки, но всё равно больно ударилась головой о что-то.
«Контейнер», – подсказала память.
Крис почувствовала кровь на губах. Слизнула её, и не ощутила вкуса.
Затем пропали запахи, а сама Крис потеряла связь с пространством. Только пальцы всё ещё чувствовали странную ребристую поверхность пола.
«Что ты медлишь? – мысленно спросила Крис. – Вот они, пальчики…»
«Рука у меня уже была, я возьму другое. Но скажи последнее желание. Про мир – забудь. Проси для себя».
«Хочу знать, кто ты».
На секунду свет зажегся вновь. Всё та же хижина. На кровати валялось скомканное покрывало, а рядом гигантский волк замер перед прыжком.
Глаза его хищно горели во тьме. Её глаза.
Уши стояли торчком. Её уши.
Пасть разевалась, демонстрируя клыки и язык. Её язык.
Ноздри хищно раздувались. Её ноздри.
Волк взвился в прыжке и через секунду принялся рвать клыками тело. Её тело.
Закончив трапезу, Тварь выломала дверь. Жалкие остатки людишек топтались рядом, моля о спасении. То, что виделось им приближающимися со всех сторон энергетическими флуктуациями, для Твари распалось на силуэты.
Громко взвыв, Фенрир кинулся в гущу битвы богов. Туда, где виднелся силуэт Одина.
ВООБРАЖАЕМЫЕ «ДРУЗЬЯ»
*на самом деле, на предыдущей странице что-то написано, однако ты пролистываешь ее – потому что, на твой взгляд, там ничего нет*
…
Люди называют это языком, однако он является довольно бедной знаковой системой, так как служит только для описания вещей, а не для понимания их.
Тем не менее, я попробую зафиксировать полученные данные в отчете, для наглядности составленном из местных символов.
Людской разум настроен только на работу извне вовнутрь.
По этой причине они отлично анализируют и интерпретируют происходящее вне их тела, однако полностью игнорируют процессы, идущие в обратном направлении: изнутри вовне.
Так, порождения сознания, пока они находятся в теле, не интерпретируются человеком как самостоятельные объекты, но, стоит их извлечь, как они объективируются и становятся источником эмоций (вместо того, чтобы дублировать субъективность и становиться элементом диалога).
Этот момент настолько отличает людей от нас, что я считаю оправданным провести серию экспериментальных наблюдений.
Необходимо понять, насколько силен их контроль над внешними объектами, инициированными внутренним сознанием, и насколько данные артефакты могут влиять на диалоговые структуры предметного мира.
Живое воображение (наблюдатель Владимир Аренев)
– Ну, давай ещё раз, с самого начала. Чего именно ты боишься?
– Сложно сказать. Много чего. – Он молчит, сопит, думает. – Вот, например, когда скрипят в ночи. И клацают. И шорох – такой, знаете, ожидающий. Ты точно знаешь, что он или она – там, в темноте, затаился… затаилась… Затаилось. И вот-вот напрыгнет, а потом…
– Я понял. А ещё? Чего-то конкретного, вещественного?.. Понимаешь, ну, такого, что можно пощупать руками.
Молчит, сопит. Думает.
– Медведей. Железных солдат со штыками. Динозавров. Ещё – таких штук, которые ловят сны. От них пахнет перьями и пауками.
– Пауков тоже боишься?
– Пауков? – смеётся, щуря круглые глазёнки. Даже в полутьме кабинета доктору видно, как проступают симпатичные ямочки на щеках. – Чего ж их боятся? Они смешные. Но если сны ими пахнут – это плохо. Значит, опять кто-то попал в беду.
– Подожди-ка, я запутался. При чём здесь тогда ловцы снов… ну, эти штуки, о которых ты говорил.
– Это же просто: они ловят сны. Те, в которых появляются мои друзья… будущие друзья, конечно. И они – друзья – не могут выбраться. Вот совсем никак, это словно их в банку поймали или в лабиринт. И нужно их спасать. А там повсюду – шорохи, и клацанье, и железные штыки, и д-д-динозвры… А ещё вспышки. И… – Он сглатывает, говорит тихо-тихо: – И крики.
Доктор вздыхает. Всё это так знакомо – и в то же время необычно. Что за история с друзьями, да ещё с отчего-то с будущими?
– Напомни, пожалуйста, сколько тебе лет? Пять?
– Пять с половиной, скоро будет шесть.
– Но ты же смелый мальчик. Сам пришёл в кабинет, без родителей. Умный. Что тебе сделают ловцы снов?
Мальчик вздыхает:
– Эх, неужели не понимаете? Не помните? А я… я очень хорошо помню. Все мы – помним. Ну да, – говорит он скорее сам себе, – взрослые – у них совсем по-другому голова устроена. А дети, – добавляет, глядя на доктора, – всё-превсё знают. Поэтому и боятся. Спят, и во сне боятся, и представляют тех, кого боятся. А потом родители вешают им ловца снов, чтобы поймать. Поймать в бег по кругу, в дрожь, шорох, шёпот, свет, крик. В бесконечность.
Доктор огорчён, сбит с толку. Тяжёлый случай, а он-то понадеялся…
– И тогда, – снова вздыхает мальчик, – что ж, надо их выручать. Но это очень страшно. Потому что там всегда всюду скрипы во тьме. И ты точно знаешь, что тебя ждут. И повсюду притаились солдаты. Сколько раз мы… всегда… всегда одно и то же. Но мы приходим. Мы боимся, но приходим своим на выручку. Просто… я так устал бояться. Наверное, я трус.
– Вот что, – мягко говорит доктор, – давай-ка мы с тобой сделаем так… – Он поднимается, идёт к окну и раздёргивает шторы. Сеанс окончен. Его оригинальная методика здесь не сработает, будет только хуже; необходимо сперва поговорить с родителями, выяснить, в каких условиях мальчик растёт, что могло его травмировать.
– Мы, дружище, сейчас возьмём паузу…
Договорить он не успевает – за спиной раздаётся резкий крик.
Мальчик вскочил с кушетки и тычет пальцем доктору за плечо. На полки с игрушками для пациентов. С куклами, лошадками, ёжиками.
С плюшевыми медвежатами.
Мальчик кричит, захлёбываясь от ужаса; он пятится, и лицо его вдруг вспухает, как будто от пчелиных укусов, руки – тоже, потом он рывком поводит плечами, волосы осыпаются с него, выпадают клочьями, нос удлиняется, рот растягивается, из подмышек пробиваются ещё две, четыре, семь пар рук, гибких, щупальцеподобных, у одних на конце хоботы, у других миниатюрные крюки, мальчик продолжает кричать – уже густым, звериным басом, мотает головой: «Нет… не… медве…» – и доктор вдруг вспоминает то_что_ однажды летом снилось ему каждую ночь. Того, кто снился, и от кого в итоге спас только плюшевый мишка, вон тот – старый, подлатанный, на верхней полке.
