Моя болезнь – воображение – подтачивала меня так же, как вода разъедает опоры моста. При этом я прекрасно знала, что пережила уже десятки и сотни одиноких ночей, и это значило, что, скорее всего, смогу пережить ещё столько же. Но это знание ничуть не помогало.
Всё изменилось одним летним вечером. Я меняла батарейку в фонарике, с которым обычно пряталась под одеялом, чтобы до наступления полуночи отвлечься волшебными историями. Но моё внимание привлекла не книга, а сама батарейка.
Плюс и минус. Плюс и минус. Плюс и минус.
Если я порождаю отрицательное, то могу породить и положительное, чтобы их уравновесить! Включив фонарик, я перевела взгляд на книжный разворот с акварельной иллюстрацией.
– Ты и будешь меня защищать, – тихо сказала я нарисованному грифону и смело вылезла из-под одеяла.
С каждый годом эта сцена повторялась всё реже и реже: отвратительные твари уже не очень верили в свою власть надо мной. Голубой грифон, свернувшийся на противоположном краю постели, как огромный кот, расправлял крылья и выгонял весь этот цирк волнами света, исходящими от перьев. Он делал это в сотый, тысячный раз, апатично и слегка лениво, лишь изредка шипя на особенно реалистичных гостей.
– Почему ты стал таким усталым? – спросила я.
После долгой паузы в моей голове прошелестел тихий голос:
– Ну, понимаешь, я же не существую. Я… не то, чтобы когда-нибудь умру и обо мне забудут, меня же, типа, вообще нет…
– Зато тебе и бояться тогда нечего.
Он усмехнулся и устроился поудобнее, потому что разговор отвлёк меня от придумывания мерзких созданий, и кроме нас двоих в тёмной комнате никого не было.
– Тебе ни к чему продолжать эту игру. В этой борьбе у тебя есть и плюс, и минус, и их силы всегда равны.
– К чему ты ведёшь?
– Я думаю, что пришло время приравнять их к нулю.
К горлу подкатили слёзы от горькой жалости к себе, и я почувствовала, как воронка одиночества затягивает меня.
– Ты же знаешь, что у меня нет сил заставить тебя остаться. – Мой друг молчал. – Ведь ты – это я. И если ты уходишь, значит, я сама тебя прогоняю.
Грифон ласково накрыл меня крылом вместо одеяла, и я прошептала вслед уходящему детству:
– Прошу тебя, останься со мной… хотя бы сегодня.
И закрыла глаза.
Грифон
Крылатый еж (наблюдатель Александр Богданов)
Ночная сказка была рассказана, и я выключил свет, пожелав сыну спокойной ночи. Уже выходя из комнаты, я услышал сонный голос Димки:
– Пап, а я вчера видел крылатого ежа!
Я вернулся и присел на край его кровати, освещённой лунным светом.
– Правда? Расскажи, какой он.
– Ну он такой… Добрый. Хороший. Я его издалека видел, когда он по небу пролетал. И я сразу понял, что это он! Мне даже показалось, что он подмигнул мне. Мы тогда с Мишкой куличики из песка лепили. Я ему говорю: гляди, крылатый ёж! А он меня дураком обозвал и сказал, что крылатых ежей не бывает, потому что ему так родители сказали.
Я улыбнулся.
– Это твой Мишка дурак, и его родители тоже. Скажут же такое: не бывает! Не верь им. У каждого есть свой крылатый ёж. Просто не все их видят.
– А ты видишь?
Я вздохнул, вспоминая.
Когда отец рассказывал о крылатых ежах, они мне часто снились. Такие большие, мягкие и совсем не колючие. На них можно было сесть верхом и кружиться в небе наперегонки с ветром. И наутро становилось так хорошо, так легко! Каждый новый день начинался с радости. Хотелось бегать, прыгать, действовать, творить.
А потом отца не стало. Но крылатые ежи не переставали сниться. Они подходили ко мне и долго-долго смотрели в глаза. Без слов – просто так. Но мне и этого хватало. Вся тоска, злоба и обида пропадали куда-то, и снова хотелось жить.
Когда мне было плохо, я закрывал глаза и представлял, что крылатые ежи летят ко мне и снова делятся светом и добром. Когда мне нужен был совет, я снова взывал к ним. Решения принимал сам, но всегда старался поступать правильно, чтобы не было стыдно перед крылатыми ежами.
Крылатые ежи радовались вместе со мной всем успехам и грустили из-за неудач.
А потом я повзрослел. Первая любовь, первый алкоголь, сложные решения, ответственность. Надо было учиться, потом – работать. И крылатые ежи исчезли.
Я даже не могу сказать точно, когда это случилось. Просто однажды вдруг понял, что их уже давным-давно нет рядом.
– Нет, сынок. Раньше видел, а теперь уже нет. Но это не значит, что они исчезли. Они смотрят за мной, как и за всеми людьми. И ты не должен поступать так, чтобы тебе было совестно потом рассказать им об этом.
– Почему?
Я задумался.
– Ну… Однажды, через много тысяч лет, настанет час, и все увидят крылатых ежей. И они тогда со всех спросят по заслугам. Как ты будешь смотреть в глаза своему крылатому ежу, если всю жизнь врал, грубил, делал гадости?
Тихое сопение сынишки было мне ответом. Я осторожно вышел из детской, и, не включая свет, присел на подоконнике кухни.
– Ну, как он? – раздался в тишине знакомый с детства голос.
– Растёт. Ищет. Развивается. Прокладывает свои тропки в этом большом и разнообразном мире. За плечами – мешок с мотыгами и граблями, которые он радостно разбрасывает перед собой, чтобы потом наступить на каждую. Но он не свернёт со своего пути, я уверен. Вы же поможете ему? Как когда-то помогли мне?
Не глядя на собеседника, я почувствовал, как он улыбается.
– Конечно. Мы всегда помогаем тем, кому нужны. И даже когда он решит, что может без нас – мы будем рядом.
Я потянул руку и дотронулся до мягкой серебристой шерсти, поглаживая крылатого ежа. Сколько же лет я не делал этого?
А потом он улетел, и я долго смотрел на полёт меж ночных тучек, пока он не растворился в неведомых далях.
Он не обещал вернуться. Но это и не было нужно.
Потому что мой крылатый еж всегда со мной.
Маринование дикого морского имбиря (наблюдатель Наталья Федина)
– А нас не выгонят отсюда? – Егор легонько стукнул пальцем по стеклу. Рыба-ромб не отозвалась на его зов – ее засушили ещё лет тридцать назад. Егора тогда и на свете-то не было.
– Кто, если я сегодня за сторожа? – Маша покрутила на пальце ключи и засмеялась немного деланно. – Тут только мы с тобой.
Они с Егором встречались почти месяц, но как-то было всё у них… непонятно. Не целовались даже ни разу, а ведь им давно не по тринадцать. Некрасивая она для него, что ли? Зеркало уверяло, что очень даже ничего. Но с Егором этим Маша чувствовала себя порой чудищем каким-то, которого нет ни в одном зоомузее мира. Диким морским имбирем, как в том кино, помните?
