Нехорошо в ночи ходить с таким словом, да иначе Тварь не убьёшь.
Правда, если его прочитать глазами, или просто долго смотреть боковым зрением, можно заблудиться, или чего-нибудь блазниться начнёт. Остиль жевал корень травы-головы, но от колдовского слова помогало мало.
Колокольчик, думал Остиль. Где ж тот колокольчик, как ты его услышишь – там хлопает, там хрустит, там шумит. И так уже кажется где-то песня, а песни-то и нету никакой.
Остиля волновало, правда, что каждый год Тварь приходила похуже предыдущей – позапрошлая умела прыгать не только на десяток ярдов вбок, а ещё и на пару секунд в прошлое, а прошлогодняя могла нырять в свою тень, как в прорубь.
А это что-то вообще никак не давалась, уже троих задрала, и всех со спины, а сколько коз унесла, и считать больно. Скоро и морозы ударят, тогда она по льду на Большую землю уйдёт, и с него три шкуры спустят за такое.
Гроза на Луне почти утихла, сделалось темно, и, видно, задремала птица. Стало тише, и Остиль услышал колокольчик, там, впереди, за узким перешейком.
Он умел ходить тихо. И шёл, крался, глядя, как открывается в свете гнилушек, выплывает из тумана смутный силуэт: мощные, словно у громового оленя, тёмные ноги, пудовые копыта, окровавленная тряпка хвоста, косая стрела с серебряным колокольчиком. Дальше туша терялась в тумане.
На этот раз его черёд заходить со спины.
Он как раз высматривал, куда бы выстрелить – чудовищная отдача ружья в прошлый раз обошлась ему вывихом плеча, но било оружие наверняка, – когда почувствовал дыхание на шее.
В этот миг полыхнуло на луне, осветив небо жемчужным светом, и удивлённый Остиль увидел, что холка, шея, голова Твари не утопают в тумане – их просто нет.
Он хотел обернуться, чтобы глянуть на переднюю её половину, зашедшую со спины, на рога, отбросившие такую большую тень, но не успел.
Земляной (наблюдатель Александр Подольский)
Юля вспомнила о подземном чудовище, только когда ее похоронили заживо.
Гроба не было, поэтому пошевелиться она не могла. Холодная земля сдавливала со всех сторон. Это напоминало сонный паралич, бодрствование посреди кошмара. Сознание будто заперли в мертвом теле. Юля ослепла, провалилась в черное ничто. Совершенно беспомощная, она растворялась в пустоте и собственных мыслях.
Когда в детстве они с сестрой гостили в деревне, бабушка рассказывала о Земляном. «У него двенадцать когтистых лап, чтобы рыть. У него огромная пасть, чтобы глотать землю. Он ползает под домами людей и слушает. Когда кто-то ведет себя плохо, Земляной выкапывается. И уж если выкопался…»
Юля стала задыхаться. Как она могла забыть такое? Как могла оказаться здесь? По щекам катились слезы, сердце пробивало дорогу на поверхность – из грудной клетки, из могилы, из тьмы. Юля превратилась в ту маленькую девочку, которая обходила стороной ямы и каждую ночь в ужасе прислушивалась к звукам из погреба. Но теперь рядом не было старшей сестры, чтобы ее успокоить.
Все изменилось часа через три после захоронения. Юля вдруг поняла, что до сих пор жива. Более того, она научилась видеть на многие километры вокруг. Бесконечная система корней стала ее глазами и чувствами. Пришли вспышки. Люди, машины, города… Юля могла заглянуть куда угодно. Деревья, точно антенны, принимали сигналы с поверхности и передавали фантастически яркие образы вниз. Туда, где лежала новая хозяйка подземного царства.
Юля рассмеялась. Земля переварила ее, и проблемы ушли вместе с физической оболочкой. Загубленная карьера, неудачный брак, выкидыш – все это казалось мелочью в масштабах мира, который наконец ей открылся. Теперь она была центром планеты, ее ядром. Ей подчинялись растения и ползучая живность, она управляла течением рек, повелевала горами и холмами. Юля сама стала матерью землей.
И тут она услышала Земляного. Краски потускнели, вернулась чернота. Затих шепот деревьев. Только чудовище рыло ход к жертве.
Юля все поняла. Земля играла с ней, заманивала в ловушку, отвлекала… Чтобы накормить выползшее из ее чрева создание.
Юля пыталась кричать, звать на помощь, но лишь зря расходовала кислород. Под ней ворочалось, в бездонную тьму осыпались комья грязи. Лапы скребли рядом, земля дрожала. Что-то ухватило за ногу, и Юля взвыла. Царапнуло, хлынула кровь. Много крови. Она текла подземным ручьем, питая почву, вымывая неподвижное тело из ямы, заливая глаза, рот. Юля захлебывалась, перед ней кружили алые пятна. В каждую частичку ее кожи будто ввинчивались черви. Земляной ел.
…Свет резанул глаза. Юлю раскопали, сняли маску с дыхательным шлангом и вытащили из ямы. Ее подбадривали, поздравляли, хвалили, что продержалась целых двадцать минут. Кто-то аплодировал. Юля вдохнула полной грудью, вытерла слезы и улыбнулась. Ее до сих пор трясло, онемевшие конечности покалывало, из прокушенной губы сочилась кровь. Но на душе было так хорошо, спокойно. Словно все беды действительно остались в могиле. За время под землей в Юле что-то поменялось.
– Галлюцинации были? – хитро прищурив глаз, спросил инструктор.
– Черт, да. Обалдеть можно.
– Потом расскажешь. Пойдем сестрицу твою вызволять.
Это Катя привезла ее на тренинг «Перерождение». Организаторы завлекали возможностью открыть себя заново, заглянуть в неизведанные глубины души. И многое переосмыслить. Оказавшись в могиле (пусть даже неглубоко и под контролем профессионалов), смотришь на вещи совершенно иначе. Куче народу это помогло изменить жизнь.
Они подошли к захоронению, которое располагалось чуть дальше в лесу. Из земли торчал шланг, ребята раскидывали грязь руками, чтобы лопатой ненароком не покалечить клиента. Юле было немножко обидно, что ее вытащили из-за стонов и всхлипов, а сестра продержалась все сорок минут. Но Катя – это Катя. Она даже Земляного в детстве не боялась.
– Осторожно!
Земля просела и обвалилась. Инструктор отбросил в сторону перекушенный шланг. Это была не яма, а настоящий туннель. Стены его покрывали волосы, куски плоти, одежды. Он уходил вниз и резко загибался в сторону. Там, в сыром мраке, хлюпало и чавкало.
Земляной ел.
Эхо под мостом (наблюдатель Фредерик Канрайт)
Холодно.
Холодно-холодно-холодно, мама, почему всегда так холодно?
Мама, где ты?
Джонни лежал под мостом, забившись в самый темный угол, и тихо поскуливал. Он хотел есть. Он всегда хотел есть, сколько себя помнил. Хотел есть и боялся – боялся выглянуть из-под моста до захода солнца, боялся, что опять спустятся эти и будут его бить. Но больше всего он боялся, что ночью мама не придет к нему – или придет и будет молчать.
Он ненавидел, когда та молчала.
Сегодня опять была дохлая рыба. Она долго билась вспухшим брюхом о камни причала рядом с мостом, прежде чем Джонни заставил себя выудить ее из воды. От мертвых рыб ему было плохо, запах, этот запах преследовал его днями и ночами, но…
