А вот еще сцена. Слева от трассы проплывает большая сопка, вся голубоватая от огромного количества ягод голубики, сплошь покрывающих сопку. И вот на этом голубом фоне четко видна темная извилистая полоса, поднимающаяся снизу вверх. Наша машина подъезжает немного ближе и становится видно, что на конце этой полосы находится большой медведь, ползущий вверх, загребающий лапами ягоды и с аппетитом их жующий. А за ним тянется яркий след потревоженной растительности и раздавленных ягод.
18. Защита отцом диссертации
В сороковых и пятидесятых годах XX века в Советском Союзе велась довольно интенсивная, в отдельных случаях даже жесткая, борьба с космополитизмом. В принципе эта компания была правильной, так как некоторая часть инженеров и ученых излишне преклонялась перед Западом, и многие открытия, сделанные в прошлом нашими учеными, присваивались иностранцами. Но, как это иногда бывает, при проведении кампании было проявлено излишнее усердие. Некоторые утрировали идею, доводя ее до абсурда, и в нашей научной и технической литературе на ряд открытий, действительно сделанных западными учеными, приоритет приписывался уже нашим специалистам.
Естественно, в иностранной печати появились опровержения и ядовитые комментарии. И вот после смерти Сталина, в следующем 1954 году в Москве состоялось специальное совещание ведущих ученых нашей страны, где выступил с речью Молотов. Он разъяснил значение борьбы с космополитизмом в науке и осудил необоснованные претензии на чужой приоритет. На этом же совещании Молотов сообщил об отмене запрета на прием диссертаций к защите от тех работников науки, которые числились неблагонадежными, согласно статье 14, введенной Сталиным. Там же было дано разъяснение об усилении борьбы с лицами, занимающимся клеветой.
Будучи в Москве, отец, как всегда, зашел к профессору Верховскому, который сообщил ему эту новость и предложил представить диссертацию к защите. Отец обратился в ВАК Министерства Высшего образования с просьбой восстановить его права на защиту и на сданные им ранее кандидатские экзамены. И вдруг его просьба была удовлетворена. Отец был приятно удивлен и, безусловно, обрадован. Но так как он уже работал не в угольной промышленности, а в рудной, то ему пришлось заново писать диссертацию по обогащению руд редких металлов, в частности, по рудам оловянных месторождений. Работа была быстро написана и принята к защите известным Московским Горным Институтом.
Официальными оппонентами были профессора Верховский и Кузькин. Отзывы были самые положительные. Защита кандидатской диссертации на тему «Определение наивыгоднейшей степени обогащения руд» произошла 21 июня 1956 года в Москве, на заседании Ученого Совета горно-механического факультета Московского Горного Института им. И. В. Сталина. Так отец стал кандидатом технических наук.
Правда, не обошлось без очередных неприятностей. Диссертацию отец защищал на факультетском Совете. После этого Ученый Совет института тайным голосованием должен был утвердить защиту. И вот, за несколько дней до заседания Большого Совета ученый секретарь, некто Шамаханов, встретил отца, как-то небрежно поздоровался и высокомерно заявил, что он не может поставить диссертацию на утверждение Большим Советом, поскольку на отца поступило заявление. На удивленный вопрос отца он ответил: «Вы же были репрессированы, а это говорит о многом». Отец был настолько огорчен и возмущен, что немедленно дал довольно обширную телеграмму в Магадан на имя директора Шило, с просьбой подтвердить его непричастность к репрессированным. На имя директора Горного Института и секретаря парторганизации пришла огромная по объему и разгромная по содержанию телеграмма. В ней в резкой форме отвергались всякие домыслы в отношении отца, была дана ему самая лестная характеристика, и вдобавок руководство магаданского института и партийная организация требовали провести расследование и наказать клеветника.
Резкость и смелость тона телеграммы объяснялись изменившейся обстановкой после выступления Молотова и началом кампании по искоренению прочно вошедшей в обиход клеветы. Шамаханов по своей недальновидности, по-видимому, не знал новых веяний, и попал в неприятное положение. Так как магаданская телеграмма отвечала духу времени, она немедленно была пущена в ход. Искусственно созданное против отца дело было быстро рассмотрено на заседании парткомитета института. Ученый секретарь был вынужден назвать лицо, которое ему сообщило эту клевету. Им оказался декан факультета, доцент Руденко. На заседании парткома Руденко пыхтел от натуги и обливался потом. Он по капле выжимал слова признания. Ему об этом, дескать, сообщил доцент Днепропетровского горного института Левин. В то время Левин был в докторантуре Московского Горного Института. В расцвете своих сил он потом еле-еле защитил очень посредственную работу на кандидата технических наук. Он хорошо знал отца и видимо, завидуя, хотел помешать защите, оставшись незамеченным.
В общем, вокруг этого дела было много разговоров и кончилось оно тем, что отец был единогласно утвержден на Ученом Совете института.
Позже Левин был исключен из докторантуры как неспособный и не справившийся с программой человек.
19. Мы переезжаем из Магадана на Украину, в Ворошиловград (Луганск)
Когда я заканчивал 7-й класс средней школы, родители решили покинуть Магадан. В сентябре 1959 года кончился срок договора, согласно которому отец должен был работать в Магадане. В результате переписки отец получил приглашение в три места: в Алма-Ату, в институт минерального сырья АН Казахской ССР; в Симферопольский институт минерального сырья АН Украинской ССР и в Донбасс, в Ворошиловградский научно-исследовательский институт по обогащению углей.
В конце 1959 года наша семья решила вернуться в европейскую часть СССР, на Украину. Отец избрал Ворошиловград (Луганск). Здесь велись работы более широко, затрагивались все процессы обогащения углей.
Специализированный институт Укрнииуглеобогащение ставил целью не только глубокое научное исследование, но и разработку нового оборудования и процессов для повышения эффективности обогащения углей. Для отца, как крупного ученого и специалиста в этой области, долгое время имевшего дело с различными углями Донецкого бассейна, здесь было значительно большее поле деятельности, чем в институтах минерального сырья. Надо отметить, в выборе института отец не ошибся. В целом работа оказалась интересной и увлекательной.
Тимофею Григорьевичу предложили организовать новую лабораторию, нацеленную на актуальные проблемы, которые требуются производству. Уже на второй день (всё это было в 1959 году), отец представил проект приказа и обоснование организации новой лаборатории. Приказ был подписан, и с этого дня начала функционировать лаборатория по водно-шламовому хозяйству углеобогатительных фабрик, руководство которой было возложено на отца.
Отец получил хорошую по тем временам трехкомнатную квартиру (г. Луганск, ул. Челюскинцев, д. 10, кв.35), в которой началась наша новая жизнь. Так как из Магадана мы приехали с одними чемоданами с одеждой, то пришлось срочно обзаводиться мебелью, посудой и т. п. До получения квартиры я и мама жили у ее родителей, в Рутченково, пригороде Донецка. К счастью сохранилась значительная часть нашей библиотеки, которую родители оставляли у своих стариков, когда уезжали в Магадан. И вот, в новый луганский дом все жильцы приезжали с мебелью и разным домашним скарбом, а мы приехали только с большим ворохом книг и с несколькими небольшими чемоданами. Новые соседи с удивлением спрашивали нас: «Как же вы жили, что не привезли с собой и ломаного стула?» На фоне всех переезжавших мы действительно выглядели беспечными чудаками.
