– Ой, Васечка, какой ты хозяйственный, сколько всего наготовил! Но я в жизни столько не съем…
– Тебе надо восстанавливать силы, – безапелляционно отрезал Вася. – Так что лопай!
Запахи съестного щекотали ноздри, уютно лопотал телевизор со своим утренним «брекфест-шоу», а ела она последний раз сутки назад. И Лия уселась за стол и принялась, как Вася изящно выразился, именно лопать. Наворачивать и яичницу, и хлеб с маслом, и сок, и кофе.
– Ой, как вкусно все! – протянула она, утолив первый голод. И лукаво спросила: – Ты, наверно, поваром работаешь?
– Нет, но для хороших людей готовить люблю.
– Значит, тогда ты каратист.
– Нет, на фирме служу. Импорт-экспорт, то-се. А ты?
– А что – я? – строго посмотрела она на него. – Какая разница, где я работаю?
– Да никакой, – смешался он, – просто интересуюсь, идешь ты сегодня на работу или нет.
– Захочу – пойду, захочу – не пойду. Я человек свободной профессии.
– То есть? – слегка напрягся Василий.
– Ты, может, будешь смеяться, но я модельер.
– Да? – удивился Васечка. – Это что, мода теперь у модельеров такая: пистолеты в сумочках таскать?
– Это не мода, – поморщилась она. – Это долгая история.
– Расскажешь?
– Не сейчас.
– А когда?
Лия не ответила, глянула на экран телевизора – и окаменела. Кадры, которые демонстрировал проклятый «ящик», были странно знакомы. Двор, трехэтажные дома, распростертое на земле недвижимое тело…
– Звук!! – отчаянно закричала она.
– Чего? – оторвался Васечка от кофе.
Она, не дожидаясь, пока он сообразит, бросилась делать звук громче.
– …вчера, – зарокотал телевизор, – во дворе дома номер пятнадцать по улице Первого Мая произошло убийство.
Камера зафиксировала лежащего на асфальте вчерашнего кожаного насильника. Затем – как труп в мешке заталкивают на носилках в машину. Стоят любопытствующие соседки.
– Я услышала у нас во дворе выстрел, – говорила в камеру женщина в пальто, наброшенном поверх халата, – потом еще один, выглянула из окна, а он уже лежит на земле. И второй рядом с ним. А двое каких-то со двора побежали.
– Двое? – уточнил за кадром корреспондент.
– Да, двое их было. Одна из них – женщина.
– Женщина?
– Да. Скорее девушка. Я ее, кажется, узнала. Она живет в нашем доме.
План на экране сменился, и по двору заходили в свете фонарей, фонариков и фар люди в гражданском и милицейском.
Голос за кадром бесстрастно прокомментировал:
– По документам убитый является старшим лейтенантом милиции, оперуполномоченным восемьдесят первого отделения Аркадием Гуртовым…
– О господи, – протянул, разинув рот, Васечка.
Москва, Остоженка.
29 декабря, 13.05.
(Событие)
Воровато оглянувшись, в мощную деревянную дверь особняка проскальзывают трое: первым идет «Де Ниро», следом – двое тех культуристов, что были вчера на совещании в особняке в Люберцах.
Дверь за ними закрывается.
Долгую минуту ничего не происходит. Воробьи нервно тусуются на дереве. Лениво летят снежинки. Тянется поток машин. Из магазина напротив выходит мужчина в трениках, пальто и тапочках на босу ногу. В руках он тащит бутылку водки.
Вдруг из-за дверей особняка доносится выстрел. Потом – другой, третий. Потом вдруг – автоматная очередь: та-та-та-та-та!
Испуганная стая воробьев вспархивает со своего дерева.
Мужчина в трениках вздрагивает и чуть не упускает свою бутылку водки. Матерится, крестится и боком-боком уходит в переулок.
Трусящая по тротуару кошка порскает в сторону подвала.
И снова наступает тишина. И ничего не происходит. И длится томительное ожидание.
Так проходит несколько минут. В переулке все успокаивается. Воробьи садятся обратно на дерево и начинают свой ор. По Остоженке текут машины. Скользят редкие прохожие.
Вдруг дверь особняка с грохотом распахивается. На пороге первым появляется «Де Ниро». В одной руке у него – стального цвета чемоданчик. В другой – пистолет. Следом вываливается еще один – бритоголовый. Он тащит, обняв за талию, друга – второго культуриста.
Второй весь в крови. Голова его запрокидывается. Ноги заплетаются. Он еле идет.
«Де Ниро» оборачивается и кричит первому кожаному:
– Брось его!
Тот упрямо мотает головой.
– Брось, он не жилец!
Первый кожаный, упорно сжав губы, все-таки тяжело спускает своего брата – братка по ступенькам и волочет к машине.
Тогда «Де Ниро» оборачивается и стреляет раненому прямо в голову. Удар пули отбрасывает его на тротуар.
Первый кожаный ошеломленно кричит:
– Что ты делаешь?!
– Едем, едем, едем! – в азарте кричит ему «Де Ниро» и скрывается вместе с чемоданчиком внутри машины.
Первый кожаный словно нехотя, бросив прощальный взгляд на лежащее на тротуаре тело, усаживается в автомобиль.
И в этот момент издалека начинают доноситься сирены милицейских автомобилей: вау-вау-вау!
30 декабря. 8.05.
Москва, проезд Шокальского.
(Спустя 20 часов 45 минут после события)
Лия сидела на моей кухне – поникшая, вся съежившаяся, вжавшаяся в спинку стула.
– Да, круто ты попала, – резюмировал я.
Она вся ощетинилась:
– А ты? Ты не попал?
– И я – тоже, – не стал спорить я.
Лия вдруг расплакалась. Она рыдала как девчонка, навзрыд, всхлипывая. Я подошел к ней и обнял за плечи. Она уткнулась носом в мой живот. Я успокаивающе похлопывал ее по плечу.
Наконец она отплакалась. Я дал ей носовой платок.
– Вася, – пробормотала она. – Васенька! Что мне делать?!
– Для начала ты можешь пожить у меня, – радушно предложил я.
– Для начала?! – зло выкрикнула она. – Это сколько? День? Два? Неделю?
– Сколько надо, столько живи. Хоть всю жизнь.
– Да? – язвительно проговорила Лия. – Просидеть всю жизнь здесь, у тебя дома? И каждый раз вздрагивать от звонков в дверь? Спасибо, конечно…
– Можно сбежать, – предложил я.
– Куда?!
– За границу.
– Как? Меня пограничники тормознут.
– А почему бы не сделать тебе новый паспорт? На чужое имя?
