А вот Василий III, напротив, основную ставку сделал на полководческие и дипломатические таланты Михаила Глинского. Расчет был на то, что князь-эмигрант сумеет лучше договориться со своими былыми соотечественниками, зная их сильные и слабые стороны. Как оказалось впоследствии, эти надежды блестяще оправдались.
Михаил Глинский со своим отрядом с тысячу человек кочевал в окрестностях Смоленска уже с апреля 1514 года. Князь не столько воевал, сколько вступал в переговоры с местными жителями, пугая их нашествием московской армии и суля всяческие блага в случае перехода на службу государю всея Руси. Сам Василий III выступил из Москвы 8 июня. Первыми к окраинам Смоленска вышли полки Б. И. Горбатого, М. В. Горбатого Киселки, конюшего И. А. Челяднина. В июле, после прибытия главных сил, осада началась. Ни Вильно, ни Краков ничем не помогли городу. Лишь 24 мая, когда русские уже были под Смоленском, объявили сбор ополчения, причем срок сбора назначили на 24 июня. Сроки, естественно, соблюдены не были. Пока ополчение («посполитое рушанье») собиралось, пока комплектовались полки и намечались маршруты похода, Смоленск пал.
Василий III на этот раз сделал ставку на долговременный изнуряющий обстрел города. Польские источники писали, что в русском войске было от 140 до 300 орудий. Смоленск был буквально расстрелян ураганным артиллерийским огнем. Летописец рисует драматическую картину: «И пушки и пищали большие вокруг города установив, повелел бить по нему со всех сторон, и приступы великие чинить без перерывов, и огненными зарядами внутрь города стрелять. И от стрельбы пушек и пищалей, и от людского крика и вопля, и от ответного огня защитников города земля восколебалась, и от дыма людям друг друга видно не стало, и весь город был в огне и дыму, казалось, что он на облаках дыма поднимается на небо»
[148]. Огонь был столь плотным, что русское ядро влетело в ось канала ствола литовской пушки, и та взорвалась прямо на позиции.
Смоленск к такой плотности огня оказался не готов. В городе начались пожары. Горожане набивались в храмы, молили Господа о спасении от московских варваров. Была сочинена даже специальная церковная служба покровителю города — святому Меркурию Смоленскому. Но Небеса отвернулись от смолян. Юрий Сологуб вскоре после начала канонады запросил перемирия на один день. Василий III отказал, обстрел продолжился. Тактика была избрана верная: пока военные действия касались собственно войск и стоявшего на стенах гарнизона, Смоленск держался крепко. Но теперь жители видели, как пылают их дома, как гибнет нажитое поколениями имущество, как прячутся в погребах и под деревьями их жены и дети, как волокут под руки в укрытие беспомощных стариков… Крепкие стены уже не были защитой и преградой. Ядра крушили храмы, к молитвам которых Небо оказалось глухим. И Смоленск дрогнул. Жители захотели прекращения огня любой ценой, вплоть до сдачи города.
Переговоры от имени смоленского епископа Варсонофия и воеводы Сологуба вел боярин Михаил Пивов. Со стороны Василия III в них участвовали дворянин И. Ю. Шигона Поджогин и дьяк Иван Телешев. Психологическую обработку смолян вовсю вел Михаил Глинский, убеждавший, что Василий III намерен стоять под городом целый год и все время его обстреливать, а вот если горожане сдадутся, то государь прольет на них дождь таких благ, которые и не снились при Сигизмунде… Есть сведения, что Василий III не поскупился и на подкуп гарнизона. Польский король в письме своему брату, венгерскому королю Владиславу, со злостью писал о преступлении и вероломстве наемников и трусливых смоленских аристократов
[149].
Сигизмунд ошибался: дело было не столько в вероломстве и трусости, сколько в усталости жителей. Три года войны, три осады подряд… Каждый раз русские войска беспрепятственно доходили до смоленских стен, хозяйничали в округе. А это означало, что город третий год подряд зависел от ввоза продовольствия извне, поскольку сельская округа была разорена. Где, спрашивается, король? Где войска Великого княжества? Неужели вся помощь — это несколько сотен наемников, готовых перепродаться при серьезной опасности? Почему никто не спешит на подмогу, не пытается снять осаду, отбросить врагов-московитов от смоленских стен? Третий год смоляне рассчитывали только на себя, силы таяли, а Василий III, напротив, в каждый поход все наращивал давление. И он смог перейти какую-то невидимую черту, за которой Смоленск дрогнул. Дрогнул, когда стало ясно, что с московитами дешевле договориться, чем воевать. И что помощь Сигизмунда не придет. Надо самим искать пути собственного спасения.
Город был сдан 30 или 31 июля (по разным данным). Ворота открылись, делегация городских властей была принята в шатре Василия III и обедала с ним. А 1 августа состоялось торжественное праздничное вступление русского монарха в покоренную крепость. Правда, Смоленск сумел добиться очень выгодных условий капитуляции: 10 августа Василий III в полном объеме подтвердил все права и привилегии горожан, основанные на привилее 1505 года. Он даже обещал не делать массовых переселений в другие города и не переселять в Смоленск и округу московских детей боярских. Другой вопрос: сколь долго город сумеет сохранить эти льготные условия? Выселения «подозрительных лиц» из Смоленска вглубь России начнутся уже осенью 1514 года, после поражения под Оршей. Но говорить о безоговорочной капитуляции смолян все же нельзя: они сдались не по своей воле, но на своих условиях.
Великий князь торжествовал. Взятие Смоленска было пиком его успехов, самой крупной военной победой. Она переломила ситуацию на западном направлении: если к Ивану III отъезжали литовские князья с вотчинами, то к его сыну приходили на поклон проситься в его государство целые города. 7 августа на Мстиславль выступили полки М. Д. Щенятева и И. М. Воротынского. Не дожидаясь начала боевых действий, князь Михаил Мстиславский «бил челом» о приеме в службу вместе со своей вотчиной. Поступок его объяснялся просто: «…его бояре и горожане Мстиславля помогать ему в обороне не захотели». Бесспорно, это было вызвано впечатлением от падения Смоленска. М. М. Кром справедливо указал, что Смоленская крепость была узловым пунктом обороны всего Верхнего Поднепровья
[150]: отсюда в мелкие крепостицы поставлялось вооружение, боеприпасы, присылались войска, наемники и т. д. Смоленск координировал действия по обороне целого региона. И теперь мелкие города и крепости оказались звеньями разбитой цепи. 13 августа с просьбой о переходе в подданство Василию III обратились делегации горожан Кричева и Дубровны. Их торжественно приняли в состав Московского государства.
Однако на этом успехи закончились. Мало того, начались неприятности. Первым их доставил Михаил Глинский. Князь, видимо, рассчитывал на высокие награды и почести как герой «Смоленского взятия». Судя по всему, он хотел стать властителем Смоленска, возможно, на правах удела.
Нам не совсем ясны обстоятельства «дела Глинского» 1514 года. Официальная летопись рисует картину, согласно которой «князь великий послал слугу своего князя Михаила Глинского со многими людьми беречь свою отчину город Смоленск и другие города», а тот изменил, вступил в тайный сговор с литовцами, «ссылался с королем и с его панами и наводил их на великого князя людей, а сам хочет бежать в Литву». Об обстоятельствах падения и ареста Михаила Глинского ходили легенды, отразившиеся в переписке того времени и в записках имперского посла Сигизмунда Герберштейна. Они содержат романтическую и поучительную историю, как Михаил Глинский будто бы заявил Василию III: «Великий князь Московский, я сегодня дарю тебе крепость Смоленск, которую ты давно желал приобрести, что же ты даришь мне?» Василий якобы издевательски ответил, что дарит Глинскому Великое княжество Литовское — пожалование, конечно, абсолютно иллюзорное. Глинскому было на что крепко обидеться. Вот тут-то, как писал Герберштейн, князь Михаил и решил вернуться в Литву. Он вступил в переписку с королем Сигизмундом I и даже добился присылки охранной грамоты. Но у него возникло сомнение: не является ли эта грамота ловушкой, способом заманить его в Литву, где ему обрадуется лишь королевский палач? И перебежчик потребовал прислать еще грамоту-подтверждение. Ее послали с королевскими советниками, немецкими рыцарями Георгием Писбеком и Иоанном фон Рехенбергом. Однако интенсивные перемещения гонцов привлекли внимание русской разведки, и гонца удалось перехватить. Вскоре был схвачен ничего не подозревающий Глинский, который со своим небольшим отрядом мирно следовал параллельным курсом вместе с основными силами русской армии по направлению к Орше
[151].
