Что означала эта титулатура? Интерес к трактовке данного выражения был уже у европейских современников. Одним из первых его пытался истолковать Сигизмунд Герберштейн: «Некоторые именуют государя московского Белым царем (Albus rex, weisser Khunig). Я старательно разузнавал о причине, почему он именуется Белым царем, ведь ни один из государей Московии ранее не пользовался таким титулом… название „белый“ они никак не могли объяснить. Я полагаю, что как (государь) персов (Persa) называется ныне по причине красного головного убора Кизил-паша (Kisilpassa), т. е. „красная голова“, так и те именуются белыми по причине белого головного убора»
[199].
Очевидно, что данное объяснение было слабоватым. Несколько более весомую, но абсолютно фантастическую версию выдвинет в конце XVI века английский дипломат Дж. Флетчер: «Царский дом в России имеет прозвание „Белый“, которое (как предполагают) происходит от королей венгерских… русские полагают, что венгры составляют часть германского народа, тогда как они происходят от гуннов»
[200]. То есть он приписал Рюриковичам… происхождение от венгерской королевской династии Бела!
На самом деле для восточной политической мысли Белый царь — это независимый царь, не обложенный данью. Историк А. Соловьев так объяснил этот термин: «В XV веке северо-восточную Русь всё чаще начинают называть „Белая Русь“. Этот термин восточного происхождения обозначает „вольную, великую или светлую“ державу, тогда как противоположный ей термин „черная“, которым в это время иногда называли Литовскую Русь, значит „подчиненная, меньшая“ страна»
[201].
Судя по контексту употребления данного титула восточными странами, перед нами явно почетный, возвеличивающий термин, связанный с традиционными восточными высокими наименованиями правителей. На Руси в XVI веке он был не востребован, зато в XVII веке входит в титул Романовых, но в связи с совсем другой ситуацией и с другой семантикой — после присоединения Белоруссии. Но показательно, что Василий III был первым русским правителем, кого на Востоке именовали Белым царем, пусть пока не в качестве титула, а в качестве комплимента.
В свою очередь, Василий III усваивал кое-что из восточной политической культуры. Историк М. А. Усманов обратил внимание, что он активно употреблял в переписке с мурзами и татарскими князьями выражение «слово мое» («посылаю вам слово мое», «слово мое то» и т. д.). Оно было характерным для ханских ярлыков, адресованных нижестоящим лицам
[202]. То есть Василий III, используя татарскую лексику, пытался утвердить себя по отношению к татарской знати в статусе, равном ханскому!
Однако в глазах татар этого статуса он так и не смог достичь: ни разу ни в одной грамоте татары не назвали его «вольным человеком» — это высшее на Востоке определение полагалось лишь для крымского хана. В глазах наследников Золотой Орды русские все равно были им не ровня. Их уже нельзя было нагнуть, как во времена ига, но еще было можно презирать — как холопов, случайно освободившихся от зависимости от более высокоразвитых господ. Такими глазами смотрели из Бахчисарая на Москву.
16 сентября 1518 года Василий III отправил в Крым очередной проект договора — шертной грамоты. Основной его смысл заключался в установлении единой русско-крымской политики по отношению к Великому княжеству Литовскому и Астрахани
[203]. В основном он повторял проект договора 1515 года с незначительными изменениями. Часть из них касалась предоставления Крымом гарантий уважительного отношения к послам. Эта поправка была порождена печальной судьбой посольства И. Г. Мамонова, которое страшно унижали и оскорбляли, а сам Мамонов так и умер под Перекопом 12 июня 1516 года.
Принимающая сторона, согласно посольскому этикету, полностью брала на себя обязанность содержать посольство, кормить его и обеспечивать всем необходимым. Поскольку, как правило, власти ограничивали контакты иноземных дипломатов с местным населением (во избежание шпионажа), то послы оказывались в полной зависимости от хозяев, они не могли даже купить себе еды. Открывался широкий простор для злоупотреблений, мелких унижений и оскорблений: прислать некачественную пищу, в пост прислать мяса, дать пересоленную еду и т. д. На Руси практиковали спаивание посольств, когда количество спиртного, причем низкого качества, превышало количество закусок. Если посольство было неудачным, его могли позвать на обед и выставить на стол пустые блюда: мол, вы вели пустые разговоры — теперь кушайте, гости дорогие…
Особым видом унижений было заставить дипломата соблюдать местные оскорбительные обряды. Для русских послов в Крыму это был обычай порога, восходящий еще к древним монгольским ритуалам XIII века
[204]. Вход в Посольский зал Бахчисарайского дворца охранялся людьми с посохами, которые строго следили — гость должен перешагнуть через порог, а не наступить на него. Вера в то, что стояние на пороге является оскорблением Бога и грозит бедствиями дому, восходило еще к эпохе интенсивных китайско-монгольских контактов (китайцы верили, что в пороге живет бог земли Ту-шень). В верованиях тюрок порог — место, через которое в дом текут счастье и благополучие. Поэтому наступив на порог, можно этот поток перебить. Стража просто перегораживала послу посохами путь и требовала особых денег за право переступить порог. Мамонова так держали больше часу. Когда же он, отчаявшись, решил отказаться от встречи с ханом и повернул назад — назад его тоже не пустили. Так и топтался русский посол на пороге под насмешки татар… С тех пор во все договоры с Крымом Россия обязательно включала пункт, что «посошную пошлину» не платить.
Мамонов мог не платить, если бы произнес слова «баш устенды», в русском переводе XVI века — «царево слово на голове держу» (в современном русском языке наиболее точно это можно передать выражением: «повинуюсь»). Собственно, татары, размахивая посохами, добивались от него не денег, а именно этих слов. «Баш устенды» говорили вассалы хана, и если бы русский посол произнес эти слова — это бы означало, что он и его государь, Василий III признают вассальную зависимость России от Крыма. Поэтому Мамонов стоял насмерть: «Пусть я без языка буду, а такого не скажу». И дипломат отстоял честь своего государя, татары отступились, поняв, что он не шутит и в самом деле скорее отрежет себе язык…
