Колонизация имела два аспекта — духовный и экономический. По зову сердца горожане, крестьяне, бывшие воины, священники и монахи уходили в дремучие северные чащи, вооруженные Библией и топором. Находили дивной красоты места на берегах рек и озер, в лесных долинах. Рубили лес, рыли пещеры, строили скиты. Ели то, что давал лес, — ягоды, грибы, травяные отвары. Расчищали делянки под скромное хозяйство. Погружались в мир окружающей природы, роднились с ней (недаром появлялись легенды об отшельниках, друживших с волками и медведями). Думали, размышляли, беседовали с Господом. Молились, каялись, просили милости, знака Божьего.
Это был высокий духовный накал, возможный только в атмосфере пронзительной, ни с чем не сравнимой красоты Русского Севера. Кроме скитов и монастырей, здесь возникали святые места — источники, урочища. Они имели свою историю: например, место близ реки Свирь, где в 1508 году монаху Александру Свирскому, основателю одноименного монастыря, явилась Святая Троица. По мере накопления таких чудес и подвигов монахов возникла целая священная география Русской Фиваиды.
Со временем некоторые обители, основанные одиночками, прирастали братией. Монастырские земли расширялись. На них появлялись крестьяне. Они бывали как пришлые, так и местные — когда монастырь подчинял себе какую-нибудь деревеньку. Начиналось освоение земель, включение их в хозяйственный комплекс страны. На земли выдавались жалованные грамоты, с них платились налоги. Это была настоящая колонизация. Вряд ли Русский Север можно назвать «нашими Индиями» — здесь были принципиально иные отношения с местным населением. Крестьяне были своими же, православными, а аборигенов из финно-угорских племен крестили мирно, проповедью и личным примером, но не огнем и мечом. Русская колонизация, хотя и протекала примерно в то же время, не вела к таким катастрофическим последствиям, как испанская колонизация Нового Света (хрестоматийным примером является Гаити, где до прихода европейцев в конце XV века было 300 тысяч населения, а к 1515 году осталось 15 тысяч). Колонизируемые земли включались в хозяйственный оборот страны в общем-то на тех же условиях, что и другие. Здесь не было хищнического разграбления колоний, беспощадной эксплуатации новоосвоенных территорий. К ним относились бережно и по-хозяйски.
Освоение Русского Севера при Василии III дало несколько новых имен христианских подвижников. Прежде всего, надо назвать имя Нила Столбенского (†1554). Крестьянин Жабенского погоста Деревской пятины принял постриг в Псковском Савво-Крыпецком монастыре. Оттуда он вскоре ушел, и в 1515 году стал жить в лесу в одинокой келье. К нему начали приходить монахи, прихожане за советом и молитвой. Нила это тяготило, и он ушел. Зато на месте его кельи осталось поселение монахов, выросшее в Серемский монастырь. В 1528 году Нил поселился в вырытой собственноручно землянке на Столбенском острове на озере Селигер. Он вел крайне аскетическую жизнь — отказался спать в постели и спал стоя, повиснув на специально вбитых в стену землянки крюках. Питался тем, что приносил жалкий огород, и иногда — рыбой, которую дарили заплывавшие на остров рыбаки. В построенной около землянки часовне разместил собственный фоб и проводил все свое время около него в сокрушенных молитвах. Так он прожил 26 лет. После его смерти на острове возникла Столбенская пустынь.
Целая группа монастырей была основана мелким землевладельцем села Мандеры, постриженником Варлаамского монастыря Александром Свирским (†1533) и его учениками. Еще в конце XV века он заложил на реке Свирь Троицкий монастырь, в 1506 году — на той же Свири Спасский монастырь. Ученики Александра основали новые пустыни: Макарий под Новгородом — Оредежскую, Никифор — Важеозерскую на озере Важе, Афанасий — Сяндомскую под Олонцом, Адриан — Андрусовскую (также под Олонцом)
[238].
Перечень монастырей, возникших в первой трети XVI века в Новгородской, Вологодской землях, Прионежье и Приладожье, под Белоозером и Галичем, содержит около сорока названий. Это был настоящий взрыв, разбросавший по земле звезды монастырского созвездия Русской Фиваиды.
Василий III, светские и церковные власти всячески поддерживали обители. Жалованные грамоты, налоговые и иммунитетные льготы, подарки и высочайшее покровительство — многие монастыри могли помянуть добрым словом великого князя всея Руси.
Царь Третьего Рима?
Василий III — первый русский правитель, которого с такой интенсивностью именовали в документах с царским титулом. Как известно, он его официально не принял. Первым русским царем станет его сын Иван Грозный. Но настойчивость, с которой современники приписывали Василию III царский титул, заставляет присмотреться к этим свидетельствам.
Как уже говорилось, некоторые страны, и прежде всего Турция, вообще официально признали за Василием III царский титул. «Царем» в 1515 году называл Василия III турецкий наместник Кафы: «Великовластному счастконаходцу, да соблюдет Господь Бог царство твое до века, много праведные наши молитвы по подобию утреннего ветра донесены будут, иже помимо шедшей ночи утрений свет облистовыет, а после наших дошедших молитв настояще наше писание…»
[239] В 1520 году уже сам султан именовал Василия III «царем»: «Во всем почтенному нашему доброму брату и приятелю, великому князю Василию, царю и государю земли Московской…»
[240]; в грамоте 1532 года Василий III назывался «государем государь», «великий государь началной», «царь царем», «светлость кралевства» и даже, как мы помним, «великий гамаюн»
[241].
Вовсю использовался царский титул в начале XVI века православными греческими иерархами
[242]. Правда, употребление царской титулатуры было здесь односторонним. Сам Василий III в 1508–1519 годах в адресованных иерархам Православного Востока грамотах именовал себя государем, единым правым государем и великим князем, но не царем.
Зато Василий III использовал царский титул в отношениях с Прусским орденом (1517), Датским королевством (1519), Священной Римской империей (1506, 1517, 1518), Ливонским орденом
[243]. С. Герберштейн писал о Василии III: «Титул царя он употребляет в сношениях с римским императором, папой, королем шведским и датским, [магистром Пруссии и] Ливонии и [как я слышал, с государем] турок. Сам же он не именуется царем никем из них, за исключением, разве что, ливонца»
[244].
