9. В политике дальнего прицела надо предвидеть и худший вариант, особенно если вероятность его так велика, как в нынешних условиях. Каков же этот худший вариант? Германский пролетариат не овладеет властью в ближайший период. Испанская компартия не успевает вырасти своевременно до роли руководительницы рабочего класса. Капитализм получает политическую отсрочку. Под фашистскими или «демократическими» или комбинированными формами он выкарабкивается из кризиса. Разумеется, упадочный характер капитализма преодолен быть не может. Но уже одно временное умиротворение Китая может открыть плацдарм для операции большого стиля. Новый промышленный подъем вовсе нельзя считать теоретически заранее исключенным.
10. Истекающий период характеризовался тем, что капитализм все глубже забирался в трясину кризиса в то время, как Советский Союз давал все более грандиозные проценты роста. Опасность состоит в том, что мир может дать в открывающийся период картину до известной степени противоположного характера. Именно: капитализм будет выбираться из кризиса, а в Советском Союзе выйдут наружу все те диспропорции и противоречия, которые загнаны внутрь бюрократическим нажимом и отголоском которых является последняя речь Сталина
[559].
Все сказанное выше имеет, разумеется, гипотетический характер. Как в хозяйственном планировании надо иметь и максимальные и минимальные варианты, так и в политическом прогнозе надо брать и лучший и худший варианты. Выше разобран худший из возможных вариантов. Действительность пройдет где-нибудь между лучшим и худшим вариантом, хотя, как можно опасаться, ближе к худшему, чем к лучшему. Что это означает с точки зрения развития самого коммунизма? Период глубокого внутреннего кризиса, критики, проверки прошлого опыта и прошлых дискуссий.
Что, собственно, сделала оппозиция до сих пор? Очень мало. Имеется известное количество критических и платформенных работ, которые пролетариат на Западе, даже авангард его, даже авангард этого авангарда, не усвоил и не проверил на собственном опыте. В разных странах существовали за последние годы оппозиционные группы, которые нередко не имели ничего общего с большевизмом и лишь компрометировали левую оппозицию своим сочувствием к ней. Работа наша за последний период сводилась в очень значительной степени к очищению рядов оппозиции от случайных, чужеродных и прямо-таки зловредных элементов. Сами мы делали при этом немало ошибок, которые совершенно неизбежны, являясь платой за учебу. Немудрено, если рабочие вовсе не поспешили броситься очертя голову на призыв левых оппозиционных групп в разных странах.
Нынешний революционный прибой сам по себе доставляет передовым рабочим естественное удовлетворение и позволяет не думать о стратегических проблемах. Все это, как сказано выше, вполне объясняет, почему левая оппозиция чувствует себя в ряде случаев оттертой от главного русла движения. Но это объясняется временным положением. Вопросы революционной стратегии будут уже в ближайшее время поставлены в ряде стран, прежде всего в Германии и Испании, с исключительной остротой. Очень многое из того, что оппозицией сказано в прошлом и что сейчас кажется забытым (что отчасти забыто и самой оппозицией), всплывет завтра наружу, получит снова чрезвычайно актуальный характер.
Мы защищаем безусловно правильные идеи и методы при помощи слабых, жалких кустарных средств. Коминтерн защищает ложные идеи при помощи «американской» техники. Но побеждают в конце концов правильные идеи.
Из этого следует и еще один вывод. Наша сила на данной стадии в правильной общей оценке, в марксистской концепции, в правильном революционном прогнозе. Эти свои качества мы и должны предъявить пролетарскому авангарду прежде всего. Мы выступаем в первую голову как пропагандисты. Мы слишком слабы для того, чтобы пытаться давать ответы на все вопросы, вмешиваться во все частные конфликты, везде и всюду формулировать ответы и лозунги левой оппозиции. Погоня за такой универсальностью при нашей слабости и при неопытности многих товарищей будет нередко приводить к слишком поспешным выводам, к неосторожным лозунгам, к ошибочным решениям. Частными ложными шагами мы будем компрометировать себя, мешая рабочим оценить основные качества левой оппозиции. Этим я вовсе не хочу сказать, что мы должны стоять в стороне от реальной борьбы рабочего класса. Меньше всего. Проверить революционные преимущества левой оппозиции передовые рабочие могут только на живом опыте. Но надо учиться выбирать наиболее яркие, ударные и принципиальные вопросы и на этих вопросах давать бой, не размениваясь на мелочи и частности. В этом, мне кажется, сейчас основное правило политики левой оппозиции.
Г. Гуров
[560]
24 июля 1931 г.
В Секретариат интернациональной левой оппозиции
Дорогие товарищи!
Я предлагаю в возможно короткий срок выпустить Манифест от имени Интернациональной левой по поводу испанской революции. Манифест должен иметь программный характер, заключая в себе нашу оценку движущих сил революции и ее перспективы. В то же время Манифест должен иметь боевой политический характер, т. е. должен сформулировать важнейшие политические лозунги нынешнего периода и дать сжатую критику всех партий и группировок в рабочем классе.
Такого рода Манифест будет неизбежно довольно значительных размеров, скажем 10–16 печатных страниц.
Из этого же Манифеста можно будет извлечь наиболее боевые места и выпустить на испанском языке краткое издание Манифеста в виде воззвания к рабочим в очень большом количестве экземпляров.
Манифест должен быть подписан Секретариатом и всеми национальными секциями, как это было сделано с китайским манифестом
[561].
Надо предложить испанским товарищам выработать проект или хотя бы тезисы, вернее сказать, конспект Манифеста, включив в него все те вопросы, мысли, лозунги, которые, по мысли испанских товарищей, должны войти в Манифест. На основании этого конспекта можно будет придать Манифесту окончательную форму. Готовый проект нужно будет как можно скорее разослать всем секциям, чтобы получить от них как можно скорее подпись.
Так как принципиальное согласие на этот счет у нас уже достигнуто было, то Секретариату следовало бы, мне кажется, приступить немедленно к практическому осуществлению этого дела.
Манифест должен составить в развитии испанской оппозиции серьезный этап. Я представляю себе дело так, что Манифест должен быть издан на испанском и каталонском языках не меньше чем в 15 000 — 20 000 экз[емпляров], а краткое издание Манифеста в виде листка — в сотне тысяч экземпляров.
