Как видите, с издателями у меня хлопот достаточно. Но зато у меня теперь такой опыт, что больше я уж не попадусь.
4. Возвращаюсь снова к еврейскому изданию. Считаю, что нужно поставить два следующих условия: а) перевод должен быть сделан непременно с русского оригинала хорошим переводчиком, б) никаких предисловий от издателя или переводчика и никаких примечаний, за исключением, может быть, десятка пояснений чисто фактического характера. Оба этих условия должны быть поставлены категорически. Русский текст для перевода лучше взять у Скрибнера, так как его экземпляр тщательно выправлен. В печатном русском издании имеются опечатки.
24 февраля 1930 г.
Дорогая Елена Васильевна!
Первым делом спасибо за ваше очень милое письмо. Мне прямо-таки совестно, что книга моя отнимает у вас столько времени. Вы пишете, что перевод немножко «многословен». Увы, увы, это главный порок большинства переводов, да и не только переводов. Но тут уж ничего не поделаешь.
Из последнего моего письма Истмену вы могли видеть, что я стал изрядно-таки беспокоиться насчет судьбы американского издания. Ваше письмо успокоило меня на этот счет. Сегодня я получил наконец большое письмо от Скрибнера, в котором он разъясняет недоразумение, т. е., в сущности, полностью подтверждает то, что изложено в моем письме-справке. Я, разумеется, примиряюсь с достигнутым компромиссом — в надежде на то, что Скрибнер достаточно широко пустит книгу в оборот. Каково, кстати, первое издание? Неужели только 10 000 экз.? Немецкий издатель сразу выпустил 15 000 экз. и вскоре выпускает новый тираж.
О том, что вы работали в парижском посольстве
[366] и отказались вернуться, мне очень хорошо известно. Ведь в те времена я еще был членом Политбюро, и хотя вопросы решались уже за моей спиною, но бумажки еще проходили через мои руки. А вот вашей сестры я не знаю, т. е. ничего об ней никогда не слыхал, и потому записку отнес к вам. Нужно сказать, что по этой записке у меня свидания с вашей сестрой не произошло.
Надеюсь, что переводчик делал перевод по тексту, написанному на машинке, а не по печатному берлинскому изданию, экземпляр которого я поручил из Берлина послать вам. Несмотря на то что русское издание выполнено сравнительно опрятно, в нем все же попадаются опечатки, искажающие смысл. Рукопись же просмотрена очень тщательно.
Сегодня у нас здесь стоит совершенно летний день, и я по этому поводу снова повторяю вопрос насчет ваших летних планов. Собираетесь ли по сю сторону океана, и когда именно? Чем раньше, тем лучше. На Мраморном море особенно хорошо весною. Летом здесь очень жарко.
Был бы очень рад, если бы мог быть чем-нибудь вам полезен.
Крепко жму руку.
4 марта 1930 г.
P.S. Только что получил письмо, предупреждающее меня о предстоящем приезде сюда тов. Макса Шахтмана. Незачем говорить, что мы будем тут очень рады его видеть и таким образом ближе сойтись с американскими друзьями. Сейчас у нас тут проживает французский товарищ Жерар из группы «Ля Лютт де клясс».
Всего хорошего. Дружеский привет М. И[стмену].
Ваш Л. Тр.
Письмо правлению германской коммунистической оппозиции
Дорогие товарищи!
1. Я получил от вас документы и два номера журналов. Благодарю вас за то и за другое. Журналы можно, разумеется, посылать как печатные издания. Все доходит вполне благополучно.
2. Товарищи Шахтман и Навилль
[367] написали мне достаточно подробно о ходе конференции. Я не могу от вас скрыть, что их сообщение произвело на меня очень тяжелое впечатление. Особенно меня поразило возобновление личной склоки после того, как обе стороны обязались не поднимать больше личных вопросов. Мне иногда приходит в голову, нет ли в среде оппозиции лиц, специально подосланных сталинской бюрократией для внесения разложения. Это вполне возможно.
Я бы советовал создать из рядовых рабочих-оппозиционеров, доказавших в прошлом свою преданность делу пролетариата, нечто вроде контрольной комиссии, предоставив ей право отстранять от работы тех членов оппозиции, которые будут поднимать склочные личные вопросы в ущерб политической работе. Это мне кажется единственным выходом из положения.
Товарищи Навилль и Шахтман считают, что после нынешней попытки объединения интернациональная оппозиция в случае новой внутренней борьбы и склоки вынуждена будет прийти к выводу, что на данном фундаменте нельзя строить оппозицию в Германии. Таков их основной вывод.
Я не сомневаюсь, что в обеих старых группах имеются товарищи, достаточно преданные делу коммунизма и достаточно свободные от воспоминаний прошлого, чтобы обеспечить дело единства. Эти товарищи, несомненно, обнаружатся в работе. Они-то и составят в дальнейшем, как я надеюсь, основное руководящее ядро объединенной оппозиции.
3. Я буду с большим нетерпением ждать № 1 «Коммуниста»
[368]. Не сомневаюсь, что при единодушной работе всех немецких товарищей и при необходимой поддержке интернациональной оппозиции «Коммунист» скоро станет еженедельным изданием.
4. Прошу вас верить, дорогие товарищи, что я готов сделать все, что будет в моих силах, для поддержания вашей работы на достигнутых ныне организационных основах, которые являются абсолютно необходимыми для дальнейшего движения вперед.
11 апреля 1930 г.
Письмо бывшим членам правления германской коммунистической оппозиции
Дорогие товарищи!
Я получил от вас вчера вечером телеграмму: «Шеллер — Хиппе— Иокко — Нойман — Грилевич
[369] вышли из Правления. Просим содействия для устных объяснений. Грилевич».
Я ответил вам сегодня утром телеграммой: «Подождите письма». Устные объяснения я давно уже считал очень желательными. Но я имел в виду совместное обсуждение ряда принципиальных и практических вопросов. Вы же ставите вопрос об организационном конфликте, который требует организационного решения. Я не думаю, что здесь личное свидание может улучшить дело.
