Простачкам, а также некоторым хитрецам, прикидывающимся простачками, наша оценка может показаться преувеличенной и «несправедливой»: ведь Монатт объединяется с Дюмуленом только для восстановления единства синдикального движения. «Только!» Синдикалисты, мол, не партия и не «секта». Синдикалисты-де должны стремиться охватить весь рабочий класс, все его течения, на синдикальной почве можно работать рядом с Дюмуленом, отнюдь не беря ответственности ни за его прошлое, ни за его будущее. Такие рассуждения представляют собой цепь дешевеньких софизмов из числа тех, которыми любят и умеют жонглировать французские синдикалисты и социалисты, когда им приходится прикрывать не очень пахучие сделки.
Если бы во Франции существовали объединенные синдикаты, то, разумеется, революционеры не покинули бы эти организации из-за того, что в них присутствуют изменники, перебежчики, клейменые агенты империализма. Революционеры не взяли бы на себя инициативы раскола. Но, вступая в такие союзы или оставаясь в них, они направляли бы свои усилия на то, чтобы разоблачать перед массами предателей как предателей, чтобы компрометировать их на основе массового опыта, изолировать их, лишать их доверия и в конце концов помочь массе вышвырнуть их вон. Только этим и может быть оправдано участие революционеров в реформистских синдикатах.
Но Монатт ведь вовсе не работает рядом с Дюмуленом в рамках синдиката, как большевикам не раз приходилось работать рядом с меньшевиками, ведя против них систематическую борьбу. Нет, Монатт объединяется с Дюмуленом как с союзником, на общей платформе, создавая с ним политическую фракцию, или «секту», говоря языком французского синдикализма, чтобы затем повести политический поход для завоевания синдикального движения. Монатт не борется с изменниками на синдикальной почве, наоборот, он объединяется с Дюмуленом, рекламирует Дюмулена, выступает поручителем за него перед массами. Монатт говорит рабочим, что с Дюмуленом можно идти рука об руку — против коммунистов, против Профинтерна
[454], против Октябрьской революции, следовательно, против пролетарской революции вообще. Такова неприкрашенная правда, и о ней мы громко должны сказать рабочим.
Когда мы определяли Монатта раньше как центриста, сдвигающегося вправо, Шамбеллан
[455] сделал попытку превратить это совершенно точное научное определение в фельетонную шутку и даже попытался подбросить название центристов нам, как футболисты отбивают головою мяч. Увы, иногда при этом страдает голова! Да, Монатт был центристом, и в его центризме были заложены все элементы его нынешнего открытого оппортунизма.
По поводу казненных весной этого года индокитайских революционеров Монатт развивал задним числом следующий план действий: […]
[456]
С укоризненной снисходительностью школьного учителя Монатт подавал советы коммунистам и социал-демократам, как надо бороться против «колониалистов». Социал-патриоты и коммунисты являлись для него полгода тому назад людьми одного и того же лагеря, которым нужно только послушаться советов Монатта, чтобы выполнять правильную политику. Для Монатта даже не существовало вопроса о том, каким образом могут бороться с «колониалистами» социал-патриоты, которые являются сторонниками и практическими проводниками колониальной политики. Разве можно завладеть колониями, т. е. народами, племенами, расами, не расстреливая мятежников, революционеров, которые пытаются сбросить с себя подлую колониальную петлю?
Господа Жиромские
[457] и им подобные при всяком удобном случае не прочь предъявить салонный протест против колониальных «зверств»; но это нисколько не мешает им принадлежать к социал-колониальной партии, которая навязала французскому пролетариату шовинистический курс во время войны, имевшей одной из своих важнейших задач сохранение за французской буржуазией ее колоний и расширение их. Все это Монатт забыл. Он рассуждал так, как если бы не было на свете ни мировой войны, ни позорного крушения Второго Интернационала, ни столь же позорного крушения французского синдикализма с его амьенским
[458] ветхим заветом, как если бы не было после того великих революционных движений в ряде стран Запада и Востока, как если бы разные течения не проверили себя на деле, не показали себя на опыте.
Полгода тому назад Монатт делал вид, что он начинает историю сначала. А история за это время снова посмеялась над ним. Единомышленник французских социалистов Макдональд, которому Лузон
[459] давал недавно свои несравненные советы, посылает в Индию не освободительные анкетные комиссии, а войска и расправляется с индусами подлее всякого Керзона
[460]. И все негодяи британского тред-юнионизма поддерживают эту палаческую работу. Или это случайно?
Вместо того чтобы под влиянием нового урока отшатнуться от лицемерной «нейтральности», от вероломной «независимости», Монатт, наоборот, сделал новый — на этот раз решающий — шаг в объятия французских Макдональдов и Томасов
[461]. С Монаттом нам больше разговаривать не о чем.
Блок «независимых» синдикалистов с открытыми агентами буржуазии имеет крупное симптоматическое значение. В глазах филистеров дело рисуется так, что представители двух лагерей сделали друг к другу шаг навстречу во имя единства, прекращения братоубийственной борьбы и прочих сладких вещей. Не может быть ничего противнее и фальшивее этой фразеологии. На самом деле смысл блока совсем другой.
