– Не волнуйся, – улыбнулся Рульфо. – Со мной все хорошо, Эухенио. И все уже кончено.
Друг взглянул на него после небольшой паузы – короткой и полной чувств, как объятие.
– Что ж, я рад, как бы там ни было, – сказал он наконец.
Общество Софии Хименес с каждым сеансом нравилось ему все больше. И становилось очевидно, что чувство это взаимное. Однажды она заговорила с ним откровенно: она в разводе и не собирается заводить новых отношений, связанных с любовью и взаимными разочарованиями. Единственное, чего она хочет, – это крепкой дружбы и полного взаимопонимания. Но как раз того же хотелось и Рульфо, о чем он ей так прямо и сказал. Они продолжили встречаться, однако особенно счастливой сделала ее одна деталь.
– Ты еще не посвятил мне ни одного стихотворения. Поэт называется! Но ты не думай, я не упрекаю: мне это как раз нравится. В противном случае я сочла бы это признаком незрелости.
Начиная с той минуты он стал задумываться об этом. И вот однажды, едва запахло весной, солнечным вечером он открыл тетрадь и оказался перед вызовом чистой страницы. Его охватило знакомое чувство. Он взял карандаш. В полной уверенности, что, без сомнения, это будет его последнее стихотворение. К нему уже подступало молчание – молчание с плотью облака и красками мечты. Он подумал, что, возможно, проживет еще немало лет. Даже может случиться, что он познает такое же счастье, какое выпало Бальестеросу с его детьми, но уже никто не отнимет у него этого глубокого молчания тела.
Блаженное молчание.
И он начал писать:
За окном еще блещет солнце
Уже нет слов
Чтобы чувствовать
Вдруг он остановился. Его осенило.
Он понял, что полностью лишен вдохновения. «Музы оставили меня. Совсем». И осознание этого отсутствия чуть не насмешило его.
Тем не менее он продолжил писать:
Снисхожу,
Всего лишь вниз схожу
И что я вижу
Что я вижу?
Там
Внизу
Что
?
