Внезапно Рульфо почувствовал, что сейчас его вырвет. Его охватил озноб, ладони стали влажными. Взглянув на Сесара, он убедился, что и его состояние немногим лучше.
– Давай выйдем на минуту, – сказал Сауседа, лицо которого покрывала восковая бледность. А как только они оказались в коридоре, предложил: – Давай несколько раз глубоко вздохнем. Иногда помогает.
Так они и сделали. Избавившись от тела Раушена перед глазами, находясь в «другой» атмосфере, Рульфо почувствовал, что позывы к рвоте постепенно отступают.
Голова у него кружилась. Страшно хотелось выпить, хотя бы воды, однако за бутылку виски он отдал бы в тот момент что угодно.
– Нам нужно проверить еще одну вещь. – Сесар набрал в легкие воздуха, а потом медленно его выдохнул, словно выполняя инструкции тренера по гимнастике.
И они вернулись в комнату, где их взорам предстал истерзанный труп Раушена. Сесар приподнял рубаху, обнажив живот. Выше лобка следы насилия отсутствовали, зато их взору предстало нечто другое.
– Вот оно, – произнес Сауседа каким-то странным голосом.
Стихотворная строка извивалась вокруг пупка, делая практически два полных витка спирали. Написана она была прописными буквами, корявым, но вполне читаемым почерком, синими чернилами, которые до сих пор не просохли.
MIXT WITH TARTAREAN SULPHUR AND STRANGE FIRE
[34]– Мильтон, – сказал Сесар. – «Потерянный рай», произведение, на которое его вдохновила Херберия. Ужасающая ирония. Этот стих постоянно переписывают, чернила еще свежие… Вне всякого сомнения, эта филактерия и есть причина его комы… – Он наклонился и приложил ухо к груди Раушена. – Ничего. Он мертв… Все здесь – сплошной обман – медицинский уход, ночная «сменщица»… Они сектанты, это точно… Но как раз сегодня они решили с ним окончательно расправиться, а перед этим как следует поразвлеклись… – Он тяжело вздохнул и отошел от тела. – По крайней мере, наступил конец, настал покой для бедного Раушена… если, конечно, есть что-то, что может быть названо «покоем» в той вселенной, где поэзия превратилась в вид пытки, – мрачно добавил он.
Рульфо взглянул на тысячу раз изнасилованное тело австрийского профессора и обернулся к Сесару:
– Пойдем поищем эту его библиотеку.
«Нужно найти какой-то способ остановить их, – думал он. – Некую возможность покончить с сектой дам». И он был уверен, что Раушен такую возможность обнаружил и дорого за это заплатил.
Они нашли ее на втором этаже. Библиотека служила также и кабинетом. Удостоверившись в том, что гардины задернуты, они включили настольную лампу. В этой комнате больше всего бросались в глаза забитые книжные полки, компьютер и бюст Раушена. Сесар сел у компьютера, включил его и достал чистый диск, принесенный с собой.
– Великолепно, – сказал он, обследовав машину. – Записывающий дисковод есть, так что файлы скинуть можно. – И начал стучать по клавишам. – Слишком многого я не ожидаю, ведь они наверняка уже уничтожили все, что имело ценность, но мне хотелось бы располагать каким-то временем, чтобы все проверить…
Рульфо решил взглянуть на книги. Большей частью это были творения великих поэтов, как и в доме Лидии Гаретти. И некоторое количество литературоведческих работ. И ничего странного, ничего такого, от чего хотя бы отдаленно попахивало колдовством. «Но все дело ведь в том, что колдовство – это оно и есть», – вдруг подумал он, прочитав имена Гёте, Гёльдерлина, Валери
[35], Малларме
[36], Альберти
[37], Проперция
[38], Мачадо…
[39] Он наткнулся на томик с «Одиночествами» и словно бы ощутил удар кулаком в лицо. Стал искать дальше. Но ни одного экземпляра «Поэтов и их дам» так и не нашел.
Оставив Сесара возиться с компьютером, он обследовал остальные помещения второго этажа – спальню, ванную, гостевую комнату… Одежды и других личных вещей почти не было, словно Раушен принял решение переехать в этот дом почти исключительно со своими книгами и тем, что было на нем. Потом он вернулся к лестнице и спустился на первый этаж. Целью его был полный осмотр дома.
Он прошел через пустынную столовую и оказался в коридоре, куда выходила дверь комнаты Раушена. Но, не дойдя до нее, застыл на месте, ошеломленный.
Лампа на тумбочке горела. Но ведь, ему казалось, он помнит, как Сесар выключил ее, прежде чем выйти из комнаты. Он был практически уверен.
Нет. Он ошибается. Подумал еще и припомнил, что они забыли погасить свет. Свет горит только потому, что они сами забыли его выключить. Все дело в том, что зрелище этого истерзанного тела вывело его из равновесия. Раньше ему никогда не приходилось видеть трупы, тем более – в таком состоянии. Он заставил себя успокоиться. «Это всего лишь мертвый человек. Кроме того, ты не собираешься туда входить – ты идешь обследовать оставшиеся комнаты». Глубоко вздохнув, Рульфо двинулся дальше, прошел мимо этой комнаты и бросил туда беглый взгляд.
Герберт Раушен сидел на кровати, ноги его свешивались сбоку.
Рульфо подавил рвущийся наружу крик и стал пятиться назад, пока его не остановила противоположная стена коридора. Ужас превратил его в каменную статую напротив входа в комнату – он не был способен ни на что другое, кроме как смотреть.
Самым ужасным было то, что для него было очевидным, что Раушен мертв: ножницы, ланцеты и гвозди продолжали торчать из его ног и гениталий, рот его все так же был раскрыт и пуст, глаза оставались закрыты. На иссохшей шее Рольфо даже мог рассмотреть утолщение – наполовину проглоченный язык. Из жутких ран не сочилась кровь. Раушен был мертв.
Однако он вытянул тощую, словно проволока, руку, оперся ею о тумбочку и встал на ноги.
На секунду показалось, что он похож на малого ребенка, который еще не уверенно владеет конечностями. Он сделал шаг, потом другой, по прямой линии, направляясь к выходу, как будто двигался под воздействием некой могущественной силы, тащившей его вперед. Глаза его все еще были закрыты, голова подпрыгивала на одном плече, словно у сломанной куклы. Вонзенные в ноги инструменты странно позвякивали, словно браслеты.
