В ответ никто не улыбнулся, но доктор на это и не рассчитывал. Рульфо выбрал виски, и Бальестерос решил поддержать этот выбор. Вообще-то, он практически не пил (бутылка шотландского виски «Чивас Ригал», подарок одного из пациентов, стояла нетронутой), а уж тем более после смерти Хулии, но этот вечер был особенным. Какое значение могут иметь теперь несколько граммов алкоголя, прилипших к твоей печени, когда ты только что убедился в том, что раны могут исчезать, не оставляя следа, колдовство действует, ведьмы существуют, а поэзия, в конце концов, оказывается гораздо более эффективной, чем медицина?
И пока он ходил на кухню за бутылкой и стаканами, он не мог сдержать улыбки, припоминая события этого поистине незабываемого дня.
После того как доктор успокоил свидетелей происшествия, включая полицейского, и сообщил новости Рульфо, он отвез Ракель (ко всему безразличную, вялую) в центр «Скорой помощи», где документально подтвердили то, в чем он и сам уже успел убедиться, поверхностно осмотрев ее: повреждений нет. Коллеги его отказывались верить, что девушка упала с высоты седьмого этажа, поскольку на ее коже не было даже синяка. Бальестерос предпочел не упоминать об укусе на запястье, от которого также не оставалось и следа. К счастью, не многие видели, как после падения она впилась зубами себе в руку, и никто не обратил внимания на великолепие вгоняющей в дрожь стремительной регенерации ее тканей.
Но по возвращении домой его ожидало самое худшее.
Представители по меньшей мере двух телеканалов и трех газет поджидали у дверей, чтобы взять интервью у него и, если это возможно, поговорить также с героиней события. Он среагировал быстро. Завидев журналистов на тротуаре, проехал вперед, в гараж и, воспользовавшись внутренним лифтом, доставил девушку до двери квартиры, где и передал с рук на руки Рульфо. Затем спустился вниз и поговорил с журналистами. И вышел сухим из воды с помощью своего обычного и достойного всяческих похвал красноречия. Ему всегда довольно просто удавалось обманывать других людей, причем даже в тех случаях, когда он не ставил перед собой такой цели; ну а сейчас, когда цель имелась, он тоже не подкачал. Он пояснил, что это его пациентка и что она все еще в шоковом состоянии от случившегося. Припомнил и упомянул несколько знаменитых случаев подобных «кошачьих» падений, включая и тот, когда одна девочка выпала из двери пассажирского лайнера посреди перелета и осталась жива. Ясное дело, он не стал распространяться на тему о том, что во всех этих случаях чудом было уже то, что люди выжили, а отсутствие повреждений – еще одно чудо, добавленное к первому. Этим вечером были намечены еще два выхода в эфир ночных радиопередач по телефону, но можно было сказать, что худшее уже миновало и пик любопытства средств массовой информации пройден. Бальестерос вновь не без удовольствия отметил, что трагедии с чудесным счастливым концом интересуют прессу гораздо меньше, чем чудеса с трагической развязкой.
Немного подумав, лед он решил не класть. Поставил на стол бутылку «Чиваса» и пару стаканов и щедро плеснул в каждый – Рульфо и себе. Девушка повторила еще раз, что ничего пить не будет. Конечно, он мог понять ее страшное разочарование, но, к несчастью, все еще продолжал чувствовать малую толику радости. Он подумал, что завтра все вернется в свое обычное русло, но в этот момент ему больше, чем когда бы то ни было, требуется погрузиться в пучину собственных эмоций: выпал как раз тот случай, когда его Разум, верой и правдой служивший ему последние пятьдесят лет, уехал в отпуск («Лучше так сказать, Эухенио: попросил творческий отпуск на неопределенный срок»). Неужто нет повода, чтобы это отпраздновать?
Рульфо не сводил глаз с Ракели:
– Нам бы подумать, что делать дальше.
– У меня есть идея. – Она тоже посмотрела на него. – Сама я не могу убить себя, но я уверена, что я не бессмертна…
– Это не выход. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, но это не выход…
– Тогда я убью вас. Заставлю вас меня уничтожить: вам придется это сделать, чтобы спасти свои жизни.
– Послушай, – вмешался Бальестерос, не слишком впечатленный услышанным после двух порций жидкости, которые успел принять, – по мне, так можешь выбрасываться из этого окна хоть пятьдесят раз подряд, отскакивать от земли и начинать сначала. Но нам угрожать не надо. Мы знаем, что ты настрадалась, но мы с Саломоном – единственные оставшиеся у тебя союзники. Заруби это себе на носу…
– Мы тебя не обидим, Ракель, – вставил свое слово Рульфо. – Ни за что и никогда. А что касается тебя, так ты вольна делать все что захочешь. Но я вот что тебе скажу: жизнь уже давно потеряла для меня всякий смысл.
– Хороша компания счастливчиков! – проворчал Бальестерос. – Что вы скажете, если мы, вместо того чтобы продолжать изо всех сил радоваться, поговорим о чем-нибудь более практичном?..
Рульфо был согласен:
– И правда, есть один очень важный вопрос, который стоит обсудить. Мы, все трое, видели сны, которые и свели нас вместе. Кто нам их послал и зачем? – Он оглядел обоих, надеясь получить ответ.
Девушка, развалившись в кресле, разглядывала потолок и выражала полное равнодушие, как будто не слышала. Бальестерос, застигнутый словами Рульфо посреди очередного глотка – это была уже третья порция, – несколько раз кивнул огромной головой:
– Верно, это важный вопрос.
– Допустим, это была Лидия… Точнее, Акелос. Это самое вероятное. Она была дамой номер одиннадцать, той, что Прорицает, не так ли?.. Она знала, что будет приговорена за помощь тебе, и устроила все так, чтобы заручиться нашей поддержкой уже после того, как ее казнят… А это значит, что мы тоже кое-что можем сделать. Она не стала бы брать на себя труд уведомить нас о стольких вещах, если бы не знала с самого начала, что мы сможем оказаться полезными…
– Но, судя по твоим рассказам, – вмешался Бальестерос, – вы были по-настоящему полезны. Вам выпало достать эту фигурку из аквариума и спрятать ее…
Рульфо задумался. Он снова взглянул на Ракель, но было совершенно очевидно, что они не могут рассчитывать на ее мнение. Придется самому делать выводы.
Сны. Дом. Фигурка. Все ли было сделано, как полагал Бальестерос? Нет. В этой последовательности было что-то такое, что от него ускользало, какая-то часть, которая никак не вставала на свое место, – что-то, что осталось незавершенным. Рульфо мотнул головой, раздражаясь на собственную неспособность собраться с мыслями. Событий этого дня было с избытком, и он чувствовал, что вот-вот отключится. Он поднял руки к глазам и потер веки. И вот тогда, в кратковременной тьме, услышал ее голос:
– Знаешь, что они с ним сделали?
Вопрос.
Тот, которого он так страшился. По ночам ему снилось, что она задает его, раз за разом. Он открыл глаза: девушка смотрела на него с гнетущей холодностью.
– Знаешь, что сотворил с ним этот стих?
«Подойди и смотри».
Он не ответил. Только отвел глаза.
