И тогда все взорвалось.
алого оттенка, свет
Рульфо окаменел. Крик девушки заставил его подумать, что перед ее глазами возникло нечто ужасное, но он никак не ожидал увидеть в этой комнате Сусану – на ногах, прямо перед собой, обе руки объедены до плеч.
– Есть кое-что, чего ты не знаешь, Саломон, – произнесла она тихим голосом, как будто говорить по-другому у нее уже не было сил. – Мы с Сесаром уже знаем это: жизнь не кончается со смертью. Единственное, что заканчивается, когда приходит смерть, так это счастье и разум. Мертвые – тоже живые существа, которые обезумели под землей. Это и есть самый большой секрет. Они обезумели от боли. Скоро ты станешь одним из них и узнаешь почему.
– Уходи, – еле слышно проговорил Рульфо.
– Ты узнаешь это, Саломон, – повторили губы девушки. – Раньше, чем ты рассчитываешь. А мы с Сесаром вместе порадуемся, когда ты это узнаешь. Когда узнаешь правду о мертвых…
И тогда все взорвалось.
алого оттенка, свет зари
Как будто бы тело взорвалось там, внутри: стены, пол и потолок покрылись огромными пятнами свежей крови. Девушка, сидя в кровати, кричала: ее лицо и волосы превратились в сгустки ярко-красного цвета. Фонтан крови достиг и Бальестероса с Рульфо, обрызгав их лица и одежду. Доктор больше не видел Хулию: вместо нее стояло другое существо – белокурая девочка, красивей которой он в своей жизни не видел. Она была обнаженной, на груди виднелся золотой медальон, она стояла посредине комнаты, совершенно прямо, как солдат, довольный выполненной работой. Ее ноги от щиколоток и до бедер отливали свежей кровью. Она глядела на Бальестероса такими синими и огромными глазами, словно небо над океаном.
И улыбалась.
– Не подходи! – воскликнул Рульфо, удерживая его. – Не подходи к ней!..
Но Бальестерос не подчинился. Сам не зная, что собирается сделать – возможно, и ничего, потому что не хотел причинять девочке вреда, – он принялся отчаянно размахивать руками, как будто перед ним оказалось мерзкое насекомое.
И тогда он услышал, что она произносит нечто – какую-то плавную и короткую фразу, похожую на «Beber muerte copa rubí»
[74], – и тут же обнаружил, что он молотит руками воздух. И взглянул себе под ноги – как раз вовремя, чтобы заметить, как скользнули под кровать, словно красноватые ползучие твари, две тонкие ноги.
Алого оттенка, свет зари проникал сквозь стекла террасы.
Ни одному из троих отдохнуть той ночью не удалось. Устали они безмерно, но в то же время ощущали и ту нервозность, которая обычно выдает немалый кредит сил даже самым измученным телам.
– Послание совершенно ясное: нас оставили в живых, потому что продолжают думать, что среди них есть еще одна предательница. Как только они уничтожат имаго Акелос, тут же примутся за нас. А до тех пор у нас есть время.
Бальестерос прилагал все усилия, чтобы слушать Рульфо, но время от времени глаза его сами собой закрывались и он неожиданно проваливался в сон. Тело его требовало дать ему отдохнуть, но пока что он не был готов ублажить его. К тому же когда он уступит этим требованиям, то не будет никакой кровати. Он уляжется на диване, а кровать свою отдаст Рульфо.
После того как он своими глазами видел, как эта вещь исчезает под одной из кроватей в его квартире, каждая из них вызывала в нем рвотный рефлекс.
Он припомнил, как однажды, когда он был еще ребенком, его отец гонял по углам их старого дома крысу, пока не загнал ее под кровать, и как он набрал в грудь воздуха, прежде чем встать на колени с зажатой в руке каминной кочергой. И сейчас сам Бальестерос проделал то же самое: набрал полную грудь воздуха, прежде чем встать на четвереньки и заглянуть под кровать.
Было только одно отличие: его отец крысу убил, а он – нет. Но прежде, чем она исчезла, ему удалось увидеть тонкий позвоночник, упругие маленькие ягодицы и пару ступней, сверкнувших ударами хлыста.
Это была не крыса, а голая девочка. И исчезла она, оставив за собой комнату, полную крови.
Рульфо пояснил, что не нужно придавать слишком большого значения всему, что они видели или же думали, что видели: это всего лишь образы, вызываемые дамами при помощи стихов, – кино, созданное с одной целью – запугать их. Тем не менее не все было галлюцинацией – кровь оказалась вполне реальной, хотя, к счастью, и не принадлежала Ракели: девушка была не ранена, а всего лишь с ног до головы покрыта этой субстанцией и пережила нервный срыв. Теплый душ отчасти решил обе проблемы. Бальестерос и Рульфо также помылись и переоделись. Теперь на девушке был надет халат доктора (который выглядел на ней как огромная шуба), и она с ногами устроилась на диване. Она была бледна и, конечно же, смертельно устала, но, как никогда раньше, внимательно слушала Рульфо.
– Я вспомнил об этом только что. Дам в усадьбе было только двенадцать. Я все время об этом думал. Дама номер тринадцать вечно где-то прячется, но не потому, что она самая могущественная, совсем наоборот. Тот, кто найдет ее, сможет уничтожить их всех. Предлагаю именно за это и взяться. Это единственный наш шанс побороться.
– Согласен, – немедленно заявил Бальестерос. – Не знаю, чем все это было, но точно знаю, что они использовали… образ моей жены, чтобы угрожать моим детям… – Он умолк. При одном лишь воспоминании об этом его бросало в дрожь. – Я хочу их достать.
Рульфо перевел взгляд на Ракель. Ее участие представлялось ему совершенно необходимым. Без ее помощи, он уверен, ничего у них не выйдет.
– Это абсурд, – наконец произнесла она. Говорила медленно, казалось, каждое слово давалось ей с трудом. – Вы говорите такие вещи… Но вы не знаете… – Она покачала головой, словно ей уже порядком надоело констатировать факт глубочайшего невежества. – Ведь это шабаш… У нас нет ни малейшего шанса в противостоянии шабашу. У нас нет его, даже если бы мы имели в качестве противника одну из них… Вы… Мы всего лишь обычные люди, а они – нет.
– А кто они? – поинтересовался Бальестерос. – Кто, черт подери, эта девочка? Кто они все?
– Ведьмы, – ответила девушка.
Доктор после краткой паузы улыбнулся, но в глазах его не было и намека на юмор.
– Женщины верхом на метле, которые устраивают пляски на своих сборищах?.. Этого нет в природе.
– Ты прав. Этого нет. А ведьмы есть. Они не летают на метле и не отплясывают на своих сборищах – они декламируют стихи. Они – дамы. Их власть и сила – поэзия, самое великое, что есть на свете. Никто и ничто не может причинить им вред. Ничто и никто не может встать у них на пути.
