– Нет, – сказала она.
– Я так и думал. И что такое творится сегодня с Пеманом, если он даже на это не годится?
– Ничего, что было бы связано лично с Пеманом, – пояснил Рульфо. – Как мне говорил Сесар, только очень немногие поэты за всю историю человечества сочинили стихи власти, вдохновленные дамами. В своем подавляющем большинстве поэты писали просто прекрасные, но совершенно безобидные стихи.
– Что ж, в таком случае я не могу вам помочь.
– Не беспокойся. У меня дома неплохая коллекция. Поедем завтра утром, Ракель. И у тебя будет целый день, чтобы отобрать книги. А ты, Эухенио, как только поможешь мне проникнуть в эту клинику, присоединишься к Ракели, и вы оба меня там подождете. Пойдет?
Оба были согласны, и на мгновение повисла тишина. Рульфо посмотрел на обоих: они выглядели такими же усталыми, как и он, или даже больше, но он ничего не хотел упустить, особенно то, что представлялось ему жизненно важным. Он обратился к девушке:
– Как думаешь, сколько у нас есть времени?
Она немного помолчала.
– Сначала они должны собраться, чтобы провести ритуал под названием «Окончательное Отторжение» и уничтожить имаго, и это произойдет в конкретный день… Если они собираются оставить нас в живых до того дня… Так что если нам очень повезет, то в нашем распоряжении три недели, до зимнего солнцестояния.
Рульфо и Бальестерос беспокойно заерзали.
– Три недели, – произнес врач. – Не слишком-то много времени, чтобы отыскать эту… эту даму номер тринадцать. Если мы ее найдем, конечно…
– Мы ее найдем, – заявил Рульфо. – А сейчас нужно постараться заснуть. Очень важно восстановить силы.
Совещание тут же закончилось.
Вестибюль «Центра Мондрагон» показался им тесным и холодным, как могила. Современная живопись на стенах, декоративные растения и кожаные диваны. Рульфо был совершенно уверен, что никогда в жизни здесь не был, но это только подкрепило его гипотезу, что сны дают важную зацепку.
За стойкой приема перед компьютером сидела женщина. Поскольку они заранее распределили роли, говорил только Бальестерос. Он предъявил свое медицинское удостоверение и свою наилучшую улыбку и назвал имя предполагаемого пациента, получавшего психологическую помощь в центре. Бальестерос облокотился на стойку, для пущего удобства общения, и не произносил и двух слов кряду, не сопроводив их улыбкой. Женщина с вьющимися волосами цвета красного дерева улыбалась ему в ответ, одновременно выдавая запрошенную информацию. Нет, в центре нет ни одного госпитализированного пациента, и врачей тоже нет, только психологи. Также нет комнаты с номером тринадцать. Очень жаль, но сейчас она не может позволить Бальестеросу пройтись по центру: в нем проводятся сеансы психотерапии. Возможно, если он приедет завтра перед закрытием… Но она и сама берется рассказать ему все, что его интересует, вне всякого сомнения. Время от времени он задавал ей вопрос, который требовал обращения к монитору. И вот она в очередной раз подняла взгляд от экрана, и у нее не возникло впечатления, что что-то изменилось.
Она даже не заметила, что молодой бородач, сопровождавший доктора, куда-то исчез.
Рульфо юркнул в коридор. За поворотом обнаружился холл, где ожидали пять-шесть человек, и каждый был погружен в свое индивидуальное одиночество. По какой-то непонятной причине они оглядели его со странной придирчивостью. Он отправился дальше, не останавливаясь, и обнаружил туалетную комнату, дверь которой не выходила в холл. Рульфо открыл ее и вошел.
Дизайн был рассчитан явно на очень современных больных. Резкие прямоугольные тени прорезали стены, чередуясь с полосами света от минималистских светильников. В воздухе витал запах дорогого освежителя. Никого не было. Рульфо выбрал последнюю кабинку, вошел и закрыл дверь на задвижку, но, убедившись, что при этом автоматически включаются свет и вентиляция, решил задвижку открыть и сидеть в темноте. Если кто-нибудь попробует войти в его кабинку, он всегда сможет сказать, что здесь занято.
Теперь оставалось только ждать.
В вестибюле произошло наконец ровно то, на что и надеялся Бальестерос: другой посетитель потребовал внимания женщины за стойкой. Он с удовольствием уступил ему свое место. Ему вовсе не улыбалось довести до логического конца эту их увлекательнейшую болтовню и дать женщине время припомнить, что он был не один; теперь же, когда она должна была переключить внимание на другой объект, риск, по его мнению, был сведен к минимуму. Он мысленно пожелал Рульфо всяческой удачи и вышел на улицу.
Гёльдерлин. Из головы не выходил Гёльдерлин. К счастью, у Рульфо было оригинальное издание его «Безумных поэм». Ни один перевод ее не устроил бы.
Она сняла с полки книгу, спустилась со стула, держа книгу обеими руками, и аккуратно положила ее на стол, рядом с другими. Затем остановилась, обдумывая следующий выбор.
Прошлой ночью Рульфо пояснил Бальестеросу, что поэтов, сочинивших стихи власти, относительно немного. По большому счету, он был прав. Но были в этом деле и очень тонкие оттенки, и она начала их вспоминать. У Омара Хайяма
[79] во всех его «Рубаи» был только один стих власти, но эффект его был таков, что с лихвой компенсировал эту скудость. Стихи Педро Салинаса
[80] и Хорхе Гильена
[81], которые не были вдохновляемы дамами, содержали в себе страшной силы бомбы в две-три строки. Байрон написал целую строфу невообразимой разрушительной силы, но, чтобы получить нужный эффект, ее следует читать задом наперед.
Тем не менее она решила, что не может терять время на самые слабые стихи. Нужно браться сразу за самые опасные.
Вот, к примеру, молодой и болезненный Изидор Дюкасс, известный под псевдонимом граф Лотреамон, и его «Песни Мальдорора». В этих стихотворениях в прозе было столько силы, что, насколько она помнила, человеческой жизни не хватило бы, чтобы все это использовать. Она отыскала его оригинальное издание в мягкой обложке и положила книгу на стол. Рядом на полке она увидела сборник «„Башня“ и другие стихотворения» Йейтса
[82]. Вспомнила, что Йейтса вдохновляла Инкантатрикс, которую он впервые увидел во сне еще ребенком, в Слайго, а позже, юношей, созерцал стоящей на омываемом волнами утесе – призрачную, туманную, подобную пене морской. Нужно взять с собой и Лорку. Она полагала, что у Рульфо наверняка есть какое-нибудь хорошее издание «Цыганского романсеро».
Горло стиснул спазм, она едва не плакала. Все эти имена появлялись не одни, а в сопровождении потаенных воспоминаний.
