В туалетной комнате было темно. Прежде чем двинуться в путь, он пошарил в кармане и нащупал маленький фонарик, которым снабдил его Бальестерос, но пока решил его не включать.
Выглянул за дверь – все черно и спокойно. Оказывается, он успел забыть, куда нужно повернуть, чтобы попасть в холл. Все вокруг такое тихое и пустынное, что он не мог определить направление. И он решил рискнуть и зажечь фонарик.
И эта бархатная золотая дорожка дала ему возможность определиться.
Библиотека казалась бесконечной. Разобрав стопки книг, громоздившиеся возле компьютера, девушка увидела антресоль, встала на стул и стала проверять, что там лежит.
Бальестерос взглянул на часы: 23:40. Он тревожился о том, что там с Рульфо, что там может происходить. Он полагал, что Рульфо ничего еще не нашел, поскольку обещал позвонить, если обнаружит что-то важное. Но можно было ожидать, что найдут-то как раз его. И доктор улыбнулся: забавно будет, если расправятся с ними не ведьмы, а полиция – арестует за вторжение в частную собственность. И чтобы отвлечься от этих мыслей, он решил поговорить с Ракелью:
– Ты вот сказала недавно, что поэты опасны. Но Шекспира, например, частенько декламируют в театрах по всему миру, и ничего не происходит…
Девушка, только что доставшая сверху несколько книг и пролистывавшая их, обернулась к Бальестеросу. Доктор едва удержался, чтобы не задрожать. «Бог ты мой, как же красива!»
Утром ему довелось увидеть ее обнаженной. Доктор уступил ей свою постель, поскольку комната его дочери была еще не полностью отмыта от крови, а сам улегся на диване, но, поднявшись уже около полудня, он вынужден был заглянуть в свою спальню, чтобы взять кое-что из одежды. Он открыл дверь, и полоска света пробежала по кремового цвета простыне, голым ногам, округлостям ягодиц, согнутой руке и рассыпанным по подушке черным волосам. Девушка спала, подложив левую руку под щеку, правая откинулась на бедро. Груди мягко вздымались в такт мерному дыханию, подобно облакам. Бальестероса бросило в жар. Ему и в голову не приходило, что она может спать без одежды. Смотреть на нее он считал предосудительным, но глаз отвести не мог. Он никогда не видел такой прекрасной женщины и даже не подозревал, что такие бывают. Она не была похожа ни на одну реальную женщину, которую ему приходилось где-либо видеть, даже в кино. Это было какое-то странное, сверхъестественное создание. «Ведьма, быть может». Он еще какое-то время не отрывал от нее взгляда, а потом вдруг испугался, что случайно разбудит ее и она узнает, что он ее разглядывает. Он поспешно схватил свои вещи и быстро вышел.
И это непрошеное воспоминание заставило доктора сглотнуть, пока она отвечала на его вопрос, все еще стоя на стуле:
– Актеры не умеют правильно декламировать стихи власти. И тем не менее всегда происходит что-то, даже если и малозначительное. Иногда, по чистой случайности, стихи читаются почти правильно. Но поскольку это выходит случайно, эффект обнаруживается в другом месте и в другое время…
Доктор, как ему показалось, понял. Это как взяться разбирать детонатор, не зная толком, как он устроен и для чего предназначен: может, у тебя никогда не получится произвести взрыв, может, ты его дезактивируешь, но может выйти и так, что бомба взорвется прямо у тебя в руках.
– Какого рода эффекты?
– Почти всегда что-то ужасное: эпидемия, землетрясение, убийство…
Тут Бальестеросу пришла в голову одна мысль.
– И… дорожная авария, она тоже может?
– Да, много аварий.
Он замолчал, потрясенный. И спросил себя: что за стих и какого автора навсегда растоптал жизнь его жены на той автостраде? Что за строка, прочтенная наудачу, заставила взорваться мозг Хулии в их машине?
Никогда до этого самого момента он не подозревал, что поэзия – такая волнующая вещь.
Слева от него располагался холл, справа – лестничная площадка, за ней – лестница. Коридор шел дальше, куда-то в глубину, с обеих сторон в него выходили двери, словно закрытые возможности. Он направил луч света на дверные таблички. Перед идущим вниз пролетом лестницы висела табличка со стрелкой и словом: «Архив». Стрелка наверх сопровождалась другой надписью: «Терапевтические кабинеты E и O». Он пренебрег обеими стрелками, прошел немного дальше по коридору и осветил первую дверь: «A1». Попробовал открыть. Закрыто.
На секунду остановился подумать.
«А теперь что, Лидия? Спуститься в „Архив“? Подняться в „Терапевтические кабинеты“?»
Вдруг он застыл с открытым ртом.
лидия
«Боже мой!»
Почти невероятно, что он не вспоминал об этом до этого мгновения. До этого самого мгновения.
лидия гаретти
Он пошел назад и вернулся к лестнице, ведущей в «Архив». Лестница делала поворот под прямым углом и заканчивалась коротким коридором с тремя дверями. Все они были закрыты. Но когда он направил на них луч фонарика, первая дверь начала открываться – медленно и беззвучно, словно проблеск идеи.
Почти дежавю: повторился тот миг, когда железная дверь ограды сада молодой итальянки сделала то же самое. Чувствуя, как сильно бьется сердце, он направил в растущую щель свет и вошел. Комната оказалась узкой, без единого окна, заставленной стеллажами с каталожными ящиками. Рульфо выдвинул ящик с буквой «г» и через несколько секунд уже держал в руках то, что искал.
В луче света – та самая карточка.
Лидия Гаретти.
Ее карточка. Ее фотография.
Он хорошо помнил, как Сусана пересказывала ему слова журналистки. Лидия Гаретти проходила «психологическое лечение». Но Сусана не сказала ему, где именно, а он ее и не спросил. «Естественно, в „Центре Мондрагон“, ведь так, Лидия? Вот и еще одна зацепка для меня».
На карточке была рукописная пометка, наверняка лечащего врача: «Проведено всего два сеанса. Курс лечения прервала». «Ты бросила терапию, потому что пришла сюда вовсе не за этим, так? На самом деле ты пришла сюда оставить филактерию. Ты появилась здесь несколько лет назад, чтобы оставить мне еще один ключ, как и те, другие, как с дедом Сесара или Раушеном. Еще один ключ. Но какой?»
Он стал читать дальше. Оба сеанса с ней проходили в одном и том же кабинете: E1.
«E1».
Он поставил карточку на место, задвинул ящик, вышел из комнаты и закрыл дверь. Поднялся опять на первый этаж и пошел по лестнице выше – туда, где находились терапевтические кабинеты.
С площадки второго этажа он увидел еще один холл для посетителей, ожидающих приема, и коридор. Двинулся прямо по коридору. Но, дойдя до поворота, резко остановился. Кто-то шел прямо на него, освещая его лучом фонарика. На несколько секунд Рульфо задержал дыхание, испугавшись и лихорадочно пытаясь придумать правдоподобное объяснение своего присутствия в центре. Но тут же понял, что это зеркало. Пространство коридора увеличивалось благодаря зеркалу, отражающему двери напротив. И в зеркальном отражении первой же двери он прочел:
