– У вас консультация с доктором Хименес Расо на втором этаже. Комната E1.
Он собрался уже поблагодарить, но вдруг его снова как будто парализовало.
– Какую вы назвали комнату?
Она повторила. Если выражение лица этого мужчины ее и удивило, она не подала виду. Скорей всего, она полагала, что в такого рода учреждения приходят как раз странные люди.
Он шел по коридору, как во сне. Не понимая, что происходит, он встревожился, ладони вспотели. Немного успокоился, когда вошел в лифт, но, выйдя из него на втором этаже, вновь застыл как вкопанный перед рядом зеркал, украшавших коридор. Дверь E1 отражалась в первом зеркале. Он тихонько постучал костяшками пальцев, и из-за двери послышался голос, приглашая его войти.
Доктор София Хименес Расо сидела за письменным столом. У этой молодой женщины было веселое лицо и блестящие глаза. Но когда Рульфо сел напротив, то устремил он свой взгляд вовсе не на нее: глаза его оказались прикованы к стене за ее спиной, они словно чего-то искали.
– Извините… а что, сняли… рамочку с этой стены?
Психолог выгнула бровь дугой. Из всех самых неожиданных способов начинать разговор, которые она отмечала у своих пациентов, манера этого парня, несомненно, была достойна диплома первой степени.
– Рамочку?
– Да… Что-то в этом роде… диплом или…
– Вы бывали здесь раньше?
Рульфо молчал. Потом сказал:
– Нет. Я, наверное, с чем-то спутал.
– Могла бы висеть, прекрасно могла бы, – подхватила она, улыбаясь. – Я здесь недавно. Месяц назад этот кабинет занимал другой доктор. И конечно же, у него висели на стене дипломы. Поэтому я и спросила.
Рульфо кивнул. Сеанс начался.
Вскоре он подумал, что ему нравится эта женщина. Красивой она не была, взгляд ее не был ни глубок, ни как-то особенно выразителен, но она оказалась прекрасной собеседницей, улыбка освещала ее лицо, а ответы попадали в точку и были разумны. Но больше всего ему нравилась ее улыбка. Иногда ему даже казалось, что он острит только для того, чтобы еще раз увидеть улыбку на этом лице.
– А вы довольно-таки молчаливый человек, – услышал он ее приговор на втором сеансе.
– Все мы такие внутри, – ответил он.
– Но снаружи таких, как вы, совсем немного.
Отвечать на это Рульфо не захотел. Ему подумалось, что внутри тела нет света и почти отсутствуют звуки – только стук сердца. Слова же идут не из тела. Они приходят издалека и в головы людей забредают погостить.
И в этот самый момент его посетили новые слова и образы.
Но говорить об этом он не хотел.
Другой его привычкой стали прогулки до поликлиники в Чамбери, где он поджидал, пока доктор Бальестерос окончит прием. Вначале он делал это пару раз в неделю, позже сократил количество визитов – раз в месяц или через месяц. Но всегда бывал принят тепло. Они с доктором вместе выходили из поликлиники, устраивались в каком-нибудь кафе выпить чего-нибудь безалкогольного и разговаривали. Бальестеросу нравился этот скромный и хорошо образованный молодой человек с сумеречным взглядом. Они стали друзьями с тех пор, как Рульфо в первый раз появился в его кабинете в середине октября прошлого года с жалобами на странные кошмары, которые больше не повторялись, с чем Бальестерос себя и поздравил.
Тем вечером Бальестерос показывал ему фотографии первой внучки. На лице его цвела горделивая улыбка деда-дебютанта: это был человек, которого переполняло счастье, и он решил поделиться им с Рульфо. Отдав должное прелестям малышки, Рульфо сказал:
– Сестра оплачивает мне сеансы психотерапии в одном частном центре. Она считает, что у меня депрессия.
– Это она хорошо придумала. И как, помогает?
– Чувствую я себя намного лучше. То, что случилось с Беатрис, я уже принял.
Доктор выгнул седые брови, выражая восхищение. Его другу довольно редко удавалось упомянуть имя этой девушки, не прослезившись. Потому он расценил это как явное улучшение.
– Это просто замечательно! – сказал он.
– Но есть и кое-что еще. – Рульфо пристально посмотрел на него. – Посещение этого центра кое о чем мне напомнило… О позабытом. Не смотри на меня так, я не сошел с ума. Наткнулся на что-то вроде торчащего конца нити, дернул за него, и теперь вспомнилось все… – Вдруг он облокотился на столик и заговорил другим тоном: – Эухенио, ты помнишь о кошмарах, которые мучили тебя в прошлом ноябре? Те, о которых ты мне рассказывал?..
Бальестерос нахмурился:
– Единственное, что со мной было в прошлом ноябре, – это сильные головные боли. Но теперь все в порядке, ты же знаешь.
– Но кошмары тоже были… Тебе снился лес, полный крови, пара блестящих глаз, белокурая девочка, которая живет под твоей кроватью…
– Ах это… – Бальестерос рассмеялся. – Эти сны были связаны с Хулией. Но они прекратились. И я тоже начал принимать свое горе.
По-видимому, не этого ответа ждал от него друг. И он придвинулся к доктору поближе:
– А ты не припоминаешь девушку с длинными черными волосами, очень красивую?.. Ну ладно, вижу, что нет. – И он махнул рукой, как бы отметая ответную реплику Бальестероса. – Я тоже ничего не помнил до недавнего времени. Знаешь, что я думаю?.. – Он поколебался, словно не решаясь продолжать. Но все же сказал: – Думаю, что она стерла нашу память. Начисто. И сделала это, чтобы спасти нас.
– Кого ты имеешь в виду?
– Это логично. Нас нельзя было оставить в живых, если бы мы знали все то, что узнали, но она не захотела нас убивать. Тебя она оживила, вылечила все наши раны, стерла все следы произошедшего, включая и наши воспоминания…
Серые глаза доктора стали огромными, словно тарелки.
– Саломон, а ты уверен, что эта терапия, которую ты проходишь, идет тебе на пользу?
Рульфо не ответил. Ее образ, когда она склонялась над Бальестеросом и потом над ним, а затем удалялась по направлению к группе, был последним, что сохранил его мозг, перед тем как он проснулся в собственной спальне в то ноябрьское воскресенье прошлого года. Он всегда думал, что это лишь сон, но теперь был практически уверен, что все было самой настоящей реальностью: дамы, трагедия Сесара и Сусаны, правда о Беатрис Даггер… Почти уверен. «Хотя, чтобы оставаться в живых, мне следовало бы считать, что все это мне приснилось», – подумал он.
И с той же долей уверенности он осознал, глядя на удивленное лицо своего друга, что их двоих дамы уже никогда не побеспокоят, потому что они перестали быть им интересны. Они с Бальестеросом были важны, пока служили составной частью плана, слов, стихов. А сейчас они всего лишь обычные люди. И они живы.
Рульфо спросил себя, счастлива ли она, и пожелал, чтобы было так. Теперь, когда она снова встала во главе группы, она, возможно, нашла свое место. Вполне могло быть, что прежняя Акелос тоже вернулась. Что же касается ее сына… Что она сказала ему той ночью, прежде чем они сели в машину и отправились в лес? «Забвение – это судьба». Она была права, и сейчас он это понимает. Жизнь, настоящая жизнь, существует в настоящем, она схвачена «поляроидом» и лежит на столе – с огромными глазами, распахнутыми в мир. Первая внучка Эухенио Бальестероса.
