– О, раритет! А Петьку тут все так называют: упырь или вурдалак. Или кровосос, по-простому. Да ты на его рожу только взглянешь – сам все поймешь.
– Действительно кровь сосет? – усмехнулся Валерий Петрович.
– Сосет не сосет, а вся деревня на него пашет, – недобро оскалился мужичонка. – То забор ему наладь, то дымоход почисти, то кирпичи разгрузи. Эксплуататор!
– Плохо платит, что ли?
– Да нормально платит, – неохотно признал мужик. – Вопрос в другом: где берет?
– И правда, – подлил масла в огонь полковник, – с каких, интересно, доходов у него такой особняк?
– А потому что упырь, – вздохнул мужичонка.
Разговор, похоже, вернулся к исходной точке, и Ходасевич уже собирался откланяться, когда собеседник вдруг зашептал:
– И попереть против него не попрешь. Боязно. Знаешь, какие мордовороты к нему ездют? Сами на джипах, и охрана на джипах, встанут у ворот – мимо не пройди.
«Интересное кино», – мелькнуло у полковника.
Осенило только сейчас: не скрывается ли под именем Петра Петровича Горемыхина совсем другой человек? Немало ведь случаев, когда по документам давно погибших вдруг всплывают абсолютно посторонние лица – как правило, с обширным криминальным прошлым. Может, и под фамилией Горемыхина нынче обретается какой-нибудь сбежавший с зоны авторитет?
Хотя нет, не сходится. Беглые каторжники стараются жить тихо. А Горемыхин в глухой деревеньке, напоказ любопытным местным, роскошный особняк выстроил. Да еще и в открытую принимает гостей на роскошных джипах. Неразумно.
В любом случае: раз уж приехал – надо идти, знакомиться и выяснять.
И полковник неспешной поступью приблизился к особняку. Твердой рукой вдавил кнопку звонка на калитке. Тот оказался самым простецким, безо всяких видеокамер. И дверь распахнулась по-деревенски широко, доверчиво. На пороге, заслоняя собой почти весь проем, показался мужчина.
«Действительно: упырь», – пронеслось у Ходасевича, едва метнул на встречавшего мимолетный взгляд. Огромный, явно выше двух метров, необъятных габаритов, а лицо и вовсе исключительное: глаза-щелочки, огромный приплюснутый нос, хищный оскал зубов. Детишки, наверное, себе Бармалея таким представляют.
Зато улыбка широкая и голос приветливый:
– Здравствуйте. Вы ко мне? Проходите. Как раз к столу. Чай, кофе, борщец, бигос?
– Бигос? – Валерий Петрович против воли оживился.
Сие блюдо он жаловал и сам частенько готовил, а время, как ни крути, более чем обеденное.
– И огурчики, самолично их солю, и капуста из погреба, и картошечка рассыпчатая имеется, и ноль пять самое время раздавить. – Хозяин явно почувствовал его интерес.
– Не откажусь, – улыбнулся в ответ полковник.
Редко сейчас такое встретишь – чтобы абсолютно незнакомому человеку с порога предлагали выпить. Или Горемыхин его за какого-то другого принимает?
Но за кого бы ни принимал – улыбается широко. Может, просто скучно человеку в деревне, вот и рад любому интеллигентного вида гостю, готовому разделить с ним трапезу?
Мужчины миновали двор и вступили на террасу – необъятных размеров, с паркетным полом и массивными, под бронзу или действительно бронзовыми, люстрами. Из мебели здесь имелись лишь сервант с посудой да круглый стол, устланный скатертью с роскошными кистями. На нем уже был сервирован обед – на одну-единственную персону.
– Служанок у меня не имеется, – коротко проинформировал Горемыхин. – Берите вон сами в шкафу вторую тарелку.
Покуда Ходасевич доставал посуду и приборы, тот внимательно его рассматривал. А едва сели за стол, хозяин задумчиво произнес:
– Вы – образованный человек. По складу ума – аналитик. Живете, похоже, один. В столице. Любите детективы – что-то добротное, интеллектуальное. Агату Кристи? Себастьена Жапризо? Угадал?
И ведь действительно – почти в точку!
– Угадали, – кивнул полковник. – Только читаю я Стаута.
– Что ж... Разделить трапезу с умным человеком всегда приятно, – подытожил Петр Петрович. Разлил по стопочкам водку. Но, едва Ходасевич поднял свою, сделал упреждающий жест:
– Прежде скажите: вы мне друг или враг?
– Полагаю... я держу нейтралитет, – пожал плечами полковник.
– Уже приятно, – усмехнулся Петр Петрович. – Но все же: что привело вас ко мне?
И Ходасевич пошел ва-банк. Внимательно посмотрел на хозяина и спросил:
– Я хочу знать: зачем вы тогда, в восемьдесят первом году, исчезали. И зачем спустя двенадцать лет вернулись. Под той же фамилией. И чем все эти годы жили. И чем живете сейчас.
Рука Горемыхина дрогнула. Капли водки из рюмки выплеснулись на скатерть. Он откинулся на своем стуле, пробормотал:
– Вопросы, конечно, по существу... Но почему они вас интересуют?
Полковник слегка усмехнулся:
– Вы можете мне не поверить, но на девяносто процентов – из праздного любопытства.
– Да, да, понимаю... – хмыкнул в ответ Петр Петрович. – Здесь, в деревне, все голову ломают: почему это я ничего не делаю и живу королем, а им за копейки горбатиться приходится.
Ироничный, с печальными глазами, великан становился Ходасевичу все более симпатичен. И Валерий Петрович не стал наспех выдумывать никакой легенды, а просто сказал правду:
– Узнать о вашей судьбе попросила моя дочь.
– Ваша дочь? – Горемыхин непонимающе уставился на него. – А кто она?
– Это неважно, – отмахнулся Ходасевич. – Но она пишет биографию Марины Евгеньевны Холмогоровой.
И лицо Квазимодо тут же просветлело:
– Маришка свою биографию решила написать? Ох, ничего себе!
– Вы с ней знакомы? – с напускной небрежностью поинтересовался Ходасевич.
– Конечно! Еще как знакомы! Я почти каждый день о ней вспоминаю. И скучаю. И часто представляю ее: совсем юную, солнечную, носик в веснушках... – Великан мечтательно вздохнул, умолк.
– Все-таки, что тогда, в восемьдесят первом году, случилось? – вернулся к волнующей его теме полковник.
– Давайте прежде выпьем, – предложил хозяин.
И, не чокаясь, выплеснул в себя водку из рюмки. Ходасевич последовал его примеру. Петр Петрович сразу разрозовелся, налил себе и полковнику еще по полтинничку, со смаком выпил (полковник эту рюмку пропустил), начал рассказ:
– История на самом деле проста. Папаня у меня был могильщик, мать умерла. Жили мы в халупе при кладбище, сортир на улице. Да к тому же пил папаня по-черному. Короче, все беспросветно. А я еще мальчишкой о путешествиях мечтал. О доме хорошем, о машине собственной... Голова, слава богу, всегда варила, так что не сомневался: заработать смогу. Только ведь батя пропьет, сколько денег ни принеси. Да и вообще достал он меня... И был у меня приятель, Матвейка. Тоже при кладбище жил...
