Немаловажную роль в омских «событиях» сыграл и психологический фактор – предрасположенность к диктатуре со стороны большинства политических участников Белого движения (для военных принцип единоначалия сам по себе неоспорим). По словам Гутмана (Гана), «остановившись на идее необходимости диктаторской власти, никто из инициаторов предстоящего акта не отдавал себе отчета, какова должна быть в жизни эта власть и какими качествами должен обладать ее носитель. Горькие опыты коллективной власти – коалиционной и чисто социалистической, приведшей к возвышению ряда поразительно похожих друг на друга, безвольных и ничтожных людей в качестве правителей, и доведшей государство до полной катастрофы – были всем памятны. Все поэтому мечтали видеть во главе новой государственности человека типа Наполеона, или уж по крайней мере Джорджа Вашингтона. Это должен был быть прежде всего человек непреклонной воли, который быстрыми мероприятиями смог бы подчинить народ своим разумным велениям и повести его за собой. Русское мыслящее общество приветствовало бы и подчинилось бы всякому, кто бы сумел в этот тяжкий час истории высоко поднять затоптанное в грязи национальное знамя. Но мало было одной воли для создания нового государства на пепелище страшного разрушения. Диктатор должен был обладать и государственной мудростью, и дипломатическими способностями. Наконец, для выполнения грандиозного дела нужны были хорошие, столь же энергичные, как и самоотверженные исполнители. Диктатором мог быть только военный генерал, ибо первой задачей новой власти была организация сильной и боеспособной армии. Однако для всех этих рассуждений тогда не было спокойствия и времени. Атмосфера была накалена до крайности, и люди действовали, не рассуждая. Не впадая в ошибку, можно сказать: выбор пал на адмирала Колчака случайно. Он мог пасть и на другого видного генерала, если бы таковой попал в омскую обстановку (не случайно в Совете министров баллотировались трое наиболее известных и высокопоставленных военных Востока России (Хорват, Болдырев и Колчак. – В.Ц.)». Согласно листу закрытой баллотировки, лишь один голос получил генерал Болдырев, а голоса остальных 13 членов Совета министров были отданы Колчаку.
Профессор Академии Генштаба генерал-майор М. А. Иностранцев вспоминал: «Меня как историка по специальности несколько смущали следующие обстоятельства. Во-первых, я знал, что процесс провозглашения диктатуры, как учит история, бывает несколько иной, чем тот, который имел место в данном случае. Как известно, ни один диктатор никогда не был избран и никто ему власть не вручал, а обыкновенно он брал ее сам, а затем заставлял себя избирать. Во-вторых, на роль диктатора, как показывает опять-таки история, почти всегда попадал популярный вождь войск, боготворимый массами, черпавший свое обаяние из ореола побед, одержанных этими массами именно под его начальством (почему он и бывал, с одной стороны, неуязвим для всех, кому был неугоден, а с другой – полновластен). Между тем, допуская даже, что Колчак был весьма популярен во флоте, хотя больших, импонирующих его авторитету побед за ним и не было, но, во всяком случае, в условиях сибирской, а затем и всероссийской обстановки роль флота представлялась ничтожной, если не нулевой, а для сухопутных войск, т. е. тех, которым предстояло делать главное дело, имя адмирала Колчака говорило очень мало, а авторитета знаний и таланта в области ведения военных действий на суше не было, да и быть не могло. Таким образом, главная надежда на успех диктатуры и твердость ее могла покоиться лишь на силе характера и энергии для восстановления на новых началах разрушенного государственного порядка и на способности держать сильную власть». Характерную историческую параллель отмечал и генерал Филатьев: «Дата 18 ноября явилась счастливым историческим совпадением: 18-го же ноября 1799 года, по революционному календарю 18 брюмера, Наполеон сверг Совет пятисот и с этого дня начал править Францией единолично».
Но не только психологический и исторический смысл можно было усмотреть в событиях 18 ноября. По мнению управляющего Министерством иностранных дел российского правительства И. И. Сукина, «характер постановления на власть адмирала Колчака был полон глубокого смысла. Колчак был избран – это несомненно, и не народным голосованием, а лишь волей и свободным решением людей, его окружавших. Эти деятели, считая себя связанными до конца с личностью выдвинутого ими героя, стали сознательно его возвеличивать… Внешними знаками почтения, атрибутами власти и приказаниями, мы подчеркивали его авторитет и делали это сознательно, рассматривая Колчака как дорогое детище нашего национального дела… В дальнейшем, при осложнившейся политической обстановке, из этого родилось целое политическое течение, требовавшее усиления военной диктатуры, увеличения дискреционной власти адмирала, большей независимости от Совета министров, проявления его собственной личности в суждениях и решениях и ослабления той конституционности, значение которой Колчак понимал и за которую крепко держался»
[37].
Так 18 ноября 1918 г., по существу, завершилось формирование военно-политической доктрины Белого движения. Дальнейшие периоды (1919–1922 гг.) будут свидетельствовать лишь о ее эволюции, развитии, в зависимости от совокупности внутренних и внешних факторов во всероссийском и региональном масштабах. Если провозглашение 23 сентября 1918 г. единой всероссийской власти в Уфе означало переход от «областнических» рамок к «государственному» масштабу, то «омский переворот» стал не только переходом от «коллегиальной диктатуры» к «единоличной», но и утвердил модель военно-политического управления, ориентированного на скорое и победоносное, как представлялось ее создателям, окончание Гражданской войны. В этом проявилось также окончательное выделение Белого движения из антибольшевистского фронта. Образование всероссийской власти в форме Директории имело целью достичь единство в антибольшевистском движении, и если говорить о перспективе, то деятельность Временного Всероссийского правительства, при всех его слабостях и недостатках, могла бы быть направлена на реализацию идеи единого антибольшевистского фронта, свободного от «большевизма слева» и «большевизма справа», но насколько результативно – могли показать только время и события на фронте. По мнению современных исследователей (В. И. Шишкин, Г. А. Трукан), политическая система белой Сибири была лишена тех основ правопреемственности, которыми обладало свергнутое большевиками правительство: «Если Директория могла выводить свое происхождение из Всероссийского Учредительного собрания, то режим Колчака не имел никакого легального источника общероссийской власти. Поэтому он мог квалифицироваться и восприниматься как незаконный». Факт переворота привел к расколу антибольшевистского движения, «возникновению «третьей силы», противостоявшей как большевикам, так и колчаковскому режиму», а это сузило социальную базу Белого движения на Востоке России, стало одной из главных причин в его поражении
[38].
