– Ужасно, – призналась Таня.
– Очень хорошо, – промолвил «капитан», и тут же из трюма принесли стакан ледяной воды, кружку горячего кофе и истекающую паром пиццу с золотистой корочкой.
Последний раз Таня по-настоящему ела два дня назад в первом классе самолета Каир – Москва, ужин с Ансаром не в счет – они его проговорили, да и во время последнего завтрака на борту погибшей «Пилар» ничего Татьяне в горло не лезло. Поэтому она немедленно набросилась на воду и на пиццу – и все показалось ей необыкновенно вкусным.
Но едва она сделала несколько глотков кофе – очень крепкого, очень сладкого – как в голове у нее стало мутиться, все закружилось, чашка выскользнула из рук, и девушка потеряла сознание.
* * *
Она не знала, сколько времени прошло, но пробуждение было ужасным. Голова гудела, казалась огромной и словно набитой ватой. В ней нехотя ворочались равнодушные мысли: «Где я?.. Что происходит?.. Что со мной приключилось?..» Яхта «Пилар», Ансар, вертолет, араб-«дворецкий» – все казалось далеким-далеким и невзаправдашним. Вспоминалось, словно давний, тягостный сон…
По сути – это Татьяна поймет только потом, гораздо позже, когда будет ожидать смерти в доме Костенко-Чехова под дулом его пистолета – ее первое пробуждение явилось некой репетицией. Оно оказалось облегченным вариантом другого момента: когда она вернулась к жизни на ночном пляже острова Серифос…
Девушка огляделась.
Она находилась в крошечной комнате, более всего напоминающей каюту корабля. Узкая постель. Лампочка, забранная сеткой, тускло светила под низким потолком. На мысли о судне наводил и круглый иллюминатор – правда, снаружи наглухо задраенный железной заслонкой, и равномерный глухой шум и вибрация.
Таня обследовала каюту более тщательно. От предыдущего хозяина здесь остались приклеенные к стене скотчем две полуобнаженные красотки из «Плейбоя». Ее собственной сумки с вещами нигде не оказалось – а Садовникова ведь хорошо помнила, что пожитки были с ней на катере, когда они отчалили от необитаемого острова и она стала пить тот злосчастный кофе. На пододеяльнике – постель была застелена, Таня спала прямо в одежде поверх нее – имелся полустершийся штамп: «Т/х „Заполярье“. В углу был отделенный пластиковой перегородкой крохотный туалет: унитаз и раковина. Душа не было – впрочем, как и зеркала. Мелькнула мысль: „Скорее это не каюта – а плавучая тюрьма“.
Чтобы в этом удостовериться, Садовникова подошла к двери, дернула ручку. Каюта, разумеется, была заперта. Снаружи. Однако чего-то подобного она и ожидала.
Таня постучала в дверь и крикнула по-русски: «Эй, кто-нибудь! Открывайте!» Штамп на пододеяльнике и то, что она звонила не кому-нибудь, а отчиму, позволяли ей надеяться, что она находится на российском судне.
«Но зачем тогда, спрашивается, спасатели меня усыпили?»
На зов никто не откликнулся. Татьяна застучала в переборку кулаком. Крикнула – на сей раз по-английски: «Эй, отворите! Есть здесь кто-нибудь живой?!»
И только когда она принялась дубасить в переборку ногами – щелкнул замок. Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина в элегантном летнем костюме песочного цвета, при галстуке. Мужчина, выглядевший довольно полным, невзрачным, лысоватым и добродушным.
– Здравствуйте, Татьяна! – сказал он, улыбаясь, на чистом русском языке. – Позвольте войти?
– Может, лучше вы позволите мне выйти наконец отсюда? – буркнула она.
– К сожалению, пока это совершенно невозможно.
– Почему? – моментально откликнулась Таня.
– Я вам все объясню. Чуть позже. Давайте сядем и поговорим.
Мужчина весь излучал успокоенность и позитив – даже, пожалуй, на вкус Садовниковой, слегка перебарщивал со своим оптимизмом.
– Что ж, пожалуйста, – ухмыльнулась Таня. – Я здесь явно не хозяйка, попала сюда не по собственной воле, поэтому распоряжаться не могу. Делайте все, что считаете нужным. Садитесь, ложитесь, можете попрыгать или в воздухе повисеть. Велкам!
Гость ласково, словно несмышленышу, улыбнулся ей и проговорил:
– Меня зовут Николаев, Петр Иванович, и я отвечаю за вашу благополучную доставку на Родину.
Товарищ уселся на койку и кивнул девушке:
– Вы тоже присядьте. Раз вы считаете хозяином меня, что ж, я возражать не буду и постараюсь быть максимально, насколько позволяют обстоятельства, радушным. Садитесь, садитесь, в ногах, как говорится, правды нет.
Делать нечего, и Татьяна уселась рядом с мужиком – все равно, кроме койки, другой меблировки в каюте не имелось.
– Вы напрасно нервничаете, дорогая Таня, все идет по плану. Вы находитесь на судне «Заполярье», порт приписки Мурманск, мы идем курсом на Новороссийск и через двое суток рассчитываем прибыть в родной порт. Пока мы в пути, корабль является российской территорией, поэтому никто вас здесь преследовать не будет и не сможет. Вы в полной безопасности, единственное с моей стороны требование – нет, не требование, а нижайшая просьба, – чтобы вы не выходили на палубу и не контактировали с командой. О том, что вы находитесь здесь, на судне, знает только капитан и еще пара человек, ну, а о том, кто вы такая, – знаю один лишь я. Поэтому совершенно нежелательно, чтобы вас, Таня, здесь видели. Неважно, кто конкретно вас увидит: член ли экипажа, который кому-нибудь о вас потом сможет проболтаться, или же оптика самолета или спутника-разведчика вероятного противника. В любом случае выходить вам отсюда не следует. Поэтому, по возможности, отдыхайте, набирайтесь сил, а чтобы вам не было скучно, я принес карандаш и бумагу – и вы сможете описать все ваши действия. Начиная с того момента, как вы приземлились в каирском аэропорту.
Ласковый мужчина вытащил из внутреннего кармана блокнот с карандашом и протянул их Тане. Улыбнулся:
– Пишите и обрящете.
– Это просьба или приказ? – сухо поинтересовалась она.
– Это дружеский совет, – осклабился Петр Иванович (или как там его). – Вы сэкономите себе время в дальнейшем, когда вернетесь в Москву. К тому же вам будет чем себя занять, пока вы здесь.
– Почему бы не дать мне газеты или книжки?
Вопрос, кажется, поставил визитера в тупик – но всего на полсекунды.
– Книг здесь нет, а газеты вряд ли будут вам интересны, – добродушно улыбнулся он. – Они как минимум двухнедельной давности. Дерзайте, Татьяна, – он кивнул на блокнот. – Флаг вам в руки! – и поднялся.
– Постойте!.. На судне ведь есть радиосвязь, так? И я могу поговорить по телефону с Валерием Петровичем?
Таня не помнила: в тот ли самый момент, когда задала вопрос о Ходасевиче, она уже начала что-то подозревать? Или чуть раньше? Или чуть позже? Но она осознанно назвала отчима не по фамилии, не «товарищем полковником», а безлично – официально, по имени-отчеству.
Визитер опять замешкался, но снова лишь на толику мгновения, а потом мягко, но категорично отрезал:
