– Где ты родился, Грэхем? – спросил Ульрик.
– В Бирвуде, это далеко отсюда.
– Бирвуд крупный город?
– Это не город – деревня. А что?
– Наверное, твои родители были состоятельными людьми?
Грэхем рассмеялся.
– Я не видел новых вещей, пока мне не стукнуло семнадцать. Одежду донашивал за старшими братьями. Зимой мы ходили в школу по очереди: теплые ботинки были одни на всех.
– Наверное, ты прекрасно учился.
– Не в школе. Зато в университете, будто второе дыхание открылось.
– И куда же ты поступил, Грэхем?
– В Готтлибский юридический.
– А платило за тебя государство, верно?
– Мне даже назначили стипендию, иначе б я умер с голода на первом курсе, – рассмеялся Грэхем. – Но я все равно голодал – первые деньги потратил, накупив чемодан одежды. Новой одежды. Чертовски новой.
– У меня больше нет вопросов, Грэхем. Если не возражаешь, я бы хотел побыть один.
– Разумеется.
– И вот еще. В суде я буду сам себя защищать. Возьми выходной.
– Как ваш адвокат, я бы рекомендовал не делать этого! – встрепенулся Грэхем. – Лучше предоставьте все мне, обещаю…
– Ты ведь сказал – дело плевое, и с ним справится даже распоследний брайан.
– Да, но…
– Ты думаешь, я хуже брайана?
– Нет, но…
– Тогда успокойся. Я справлюсь.
– Ладно. Только обратите внимание вот на что…
– Не беспокойся. Я все сделаю, как надо.
* * *
Ульрик окинул взглядом присяжных. Зал был полон. Собралось человек пятьдесят, включая репортеров. Мест не хватало. Совсем как на Турнире.
На скамье потерпевших сидела старушка в шляпке с черными перьями. На ее лбу красовался огромных размеров пластырь. Рядом со старушкой любопытно вертел головой румяный парень в новеньком, наверняка купленном по случаю выхода «в свет» костюме, цвета сливочной помадки за 1.75.
Грэхем сидел вместе с репортерами, то и дело одобрительно подмигивая Ульрику.
– Как всем известно, меня обвиняют в покушении на двойное убийство, – начал он защитительную речь. – Это правда. Я действительно пытался убить двух ни в чем не повинных граждан, – добавил Ульрик после паузы, когда в зале установилась гробовая тишина.
И ослепительно улыбнулся.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой N рассказывает одну поучительную историю
Дела шли лучше некуда. Речь произвела на присяжных неизгладимое впечатление. Особенно всем врезалась в память часть, в которой он, не пожалев красок, описал массовое убийство пяти человек, совершенное им незадолго до начала Турнира в Блэткоче.
Чтобы хорошенько во всем разобраться, суду потребовалось время, несколько дознаний, экспертиз, множество допросов и один следственный эксперимент.
Ульрика привезли в Блэткоч, на улицу Безопасная.
Моросил дождь.
Ульрик, кутаясь в пальто, рассказывал, как ни за что ни про что, на этом самом месте, с особой жестокостью ухлопал пять человек. Всюду его сопровождал усиленный конвой, чтобы уберечь от гнева местных жителей. Одной женщине удалось прорваться через оцепление и расцарапать Ульрику лицо.
Репортеры не уставали поражаться бессердечности «Улыбчивого убийцы». Ульрик третью неделю подряд не сходил с передовиц крупных газет, оттеснив причуды погоды: на один за другим города Мехатонии обрушивались смерчи, ураганы и торнадо. Прокурор по части душещипательных оборотов едва не превзошел журналистов.
– Этот человек, если данное слово уместно, – толстый прокурорский палец указал на улыбку, что стала от слов государственного обвинителя еще шире, – подал в суд на лотоматон, требуя «защиты чести и достоинства», можно подумать, у него они есть! Как видите, и так называемые «брайаны» могут творить зло! Возможно, машины лишь пытались предупредить нас, хотели, чтобы мы держались подальше от этого «человека». Государству и обществу необходимо куда пристальнее следить за людьми с печатью «НЕУДАЧНИК». От них, в самом деле, одни беды.
Грэхем часами штудировал материалы дела, тщетно пытаясь доказать невменяемость бывшего клиента. Это было весьма непросто: Ульрик при каждом удобном случае рассказывал наизусть статьи из Конституции Мехатонии, цитировал поэтов Серебряного века, решал в уме уравнения и читал лекции по психиатрии. Грэхем сделался мрачным, дерганым и совсем перестал спать. На заседаниях он обычно сидел, закрыв лицо рукой в жесте отчаянья.
– Обвиняемый, – возвысил голос судья. Шепот в зале смолк, слышно только, как тикают часы на стене. – Вы осуждены и будете оставаться в тюрьме до исполнения приговора. Вас приведут на место казни, где вы будете повешены за шею, пока не умрете. Да смилостивится господь над вашей душой.
…Ульрик гулял в тесном тюремном дворике, представляя вместо серых стен цветущие луга, а вместо железной сетки над головой синеву весеннего неба.
Края гнойной раны на предплечье, оставленной зубами марлофа, стали нехорошо чернеть. Воспалились и надрезы, сделанные во время экспериментов с детищем Коммивояжера. Ульрика подлатали в тюремном лазарете. Каждый день накладывали мазь, делали компрессы и меняли повязку – чтобы на казни он выглядел на все сто.
Дни тянулись размеренно, неотличимо похожие один на другой. Ульрик поселился в блоке «В», прочие камеры смертников пустовали. Здесь он был недосягаем для С. Л. Вандерета и его сподручных. А скоро станет еще недоступнее.
Дело «Ульрик Вайтфокс против лотоматона» разваливалось на глазах. Убедить присяжных в том, что машины ошиблись, теперь не было никакой возможности. Люди больше не хотели поддерживать «Улыбчивого убийцу». Конфискованные для изучения лотоматоны вернули на место. Дети вновь проходили тесты и получали печати. Жизнь постепенно налаживалась.
Ульрик не хотел ни с кем видеться, игнорировал назначаемые Грэхемом свидания и отказывался встретиться даже с матерью, в надежде, что со временем она его простит: как объяснить, почему ее сыну необходимо умереть во что бы то ни стало, он понятия не имел. Охотно общался Ульрик только с прессой – в красках описывал, как в пять лет впервые захотел убить человека. С каждым разом история удавалась ему все лучше и лучше, обрастая новыми подробностями, так что, в конечном счете, один режиссер решил снять об Ульрике фильм ужасов.
Однажды он вернулся с прогулки и увидел мужчину непримечательной наружности с гладко прилизанными волосами. Неизвестный кивнул конвоирам, те завели Ульрика в камеру и удалились.
– Рад вас видеть, сэр, – сказал человек.
Он стоял в прямоугольнике света, падавшего из окна в дальнем конце коридора. Черный пиджак, брюки в тон, ни дать ни взять священник, что пришел исповедовать заключенного. К ногам незнакомца протянулась уродливая тень, похожая то ли на летучую мышь, то ли на птицу с хищно загнутым клювом.
