Калёнов усилием воли вогнал организм в необходимый для данного конкретного действия режим, в течение секунды открыл дверцу, выдернул водителя из кабины и занял его место. Двигатель «мерса» работал, поэтому дополнительных мгновений на его включение не потребовалось. Машина с визгом шин прыгнула вперёд, и Калёнов лихо остановил её у тротуара, обогнув стоявший у остановки с мигающими стопсигналами автобус.
Хозяин машины и его собеседница отреагировали на этот манёвр матом и визгом.
Девица отскочила на тротуар.
«Скорая» тронулась с места, её водитель показал вылезавшему Калёнову большой палец, одобряя его действия. За «Скорой» тронулся с места и весь ряд.
Водитель «Мерседеса» кинулся к Максиму Олеговичу, ударил его кулаком в лицо, но удар ушёл в воздух. В следующее мгновение Калёнов развернул его задом к машине и одним толчком усадил на водительское сиденье, наклонился к ошеломлённому парню:
– Скажи спасибо, мерзавец, что я спешу! Однако номер твоей тачки я запомнил, а видеорегистратор «Скорой» тебя записал! Ещё раз устроишь концерт на дороге, ни папаша не спасёт, будь он трижды олигарх, ни приятель-прокурор, если он у тебя есть! Понял?
Обладатель золотых перстней опомнился, побелел, сунул руку в бардачок, вытащил пистолет.
– Убью, падла!
Калёнов перехватил руку, выхватил пистолет – это был пневматический «глетчер» тайваньского производства, – ударил стволом в нос парня.
– На три года сесть захотел, мудак?
Оставив водителя, державшегося за нос, в кабине, Калёнов разрядил пистолет, выбросил его за решетчатую ограду какого-то строения справа и сел в свою машину, извиняющимся жестом попросив прощения у водителей стоявших за ним авто. Проехал мимо «Мерседеса», водитель которого всё ещё сидел в кабине с мобильным телефоном в руке и что-то говорил подбежавшей к нему девице в чешуе.
* * *
База спецподразделения «Рысь» пряталась за высоким бетонным забором в сотне метров от поворота с Белокаменного шоссе, абсолютно не оправдывающего своё название, практически сразу за территорией районной больницы. Когда Калёнов остановил машину у ворот, собираясь позвонить Барсову, створки ворот стали раздвигаться, и он понял, что его ждут.
Проехал ворота, опустил стекло, глядя на высунувшегося из будки охраны солдата.
– Мне к майору Барсову…
– Прямо, направо, к одноэтажному зданию с чёрной дверью.
– Штаб?
– Учебка.
Калёнов кивнул и повёл машину по асфальтовой дорожке, разглядывая ухоженные кустарники и деревья, скрывающие полосу препятствий, стадиончик и небольшие строения полигона. Обогнул два здания побольше, с тарелками антенн на крышах, остановился у здания с чёрной дверью.
Конечно, он не один десяток раз посещал базы спецслужб и даже по году и больше жил на многих из них, поэтому невольно искал какие-то отличия от того, что видел в своё время. Однако ничего особенного не обнаружил. Лишь автотехника здесь обреталась другая (он мельком заметил новейшую машину десанта МД-4) да антенные комплексы базы были существенно сложней и серьёзней тех, какие он знал.
Ни кнопок вызова, ни табличек на чёрной металлической двери здания видно не было, но стоило Калёнову взяться за ручку, как она распахнулась, и навстречу вышел рослый сержант в полевой форме, с автоматом через плечо.
– К Барсову, – лаконично сказал Калёнов.
– Проходите, – отступил сержант. – По коридору прямо, последняя дверь направо.
Калёнов последовал указанию, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за белых, в отличие от входных, дверей; там явно проходили теоретические занятия личного состава. Постучав в дверь с табличкой «Замком», Калёнов вошёл.
Кабинет был небольшим, в нём едва умещались стол, четыре стула и шкафы, на полках которых располагались образцы стрелкового оружия. На столе стоял плоский монитор компьютера размером чуть ли не с метр по диагонали. Сидевший за столом человек встал, и Калёнов оценил его физические данные: майор Барсов был такого же, как Калёнов, роста, такого же телосложения и действительно чем-то походил на него самого.
– Максим Олегович?
– Так точно. Вениамин Валерьевич? Или вас нужно называть товарищ майор?
– Можно просто Вениамин.
Он протянул руку.
Ладонь у майора оказалась такой же ширины, что и у Калёнова, и он почувствовал её неподатливую твёрдость. Сжал руку посильней, уловил твёрдый ответ.
Оба понимающе вздёрнули уголки губ.
– Слышал о ваших возможностях, товарищ рекрут. – Барсов жестом указал гостю на стул. – Присаживайтесь. Говорят, вы кирпичи пальцами крошите.
– Крошил по молодости, эффекта ради, ветер в голове, хотелось выпендриться. Вы тоже не слабак.
– В студенческие годы на спор гвозди из стены пальцами вытаскивал. А вот с кирпичами не экспериментировал.
– Попробуйте, у вас получится.
– Как-нибудь попробую. О вас мне много рассказывал Иван Дмитриевич, и меня заинтересовал ваш боевой опыт.
– Что ещё он рассказывал обо мне, кроме легенд о кирпичах?
– Что вы коллекционируете печати.
Старый болтун, с досадой подумал Калёнов, не меняя выражения лица. Зачем же такими деликатными подробностями делиться с незнакомым человеком?
Барсов заметил возникшую на лбу собеседника морщинку.
– Не сердитесь на полковника, мы с ним дружим много лет, и то, что он рассказывает, остаётся здесь. – Майор постучал себя пальцем по лбу. – Если честно, ваше хобби меня несколько удивило, люди чаще собирают монеты, марки или книги.
– Каждый по-своему с ума сходит, – пожал плечами Калёнов.
– Это верно, я читал в Сети, что некоторые оригиналы собирают писсуары. Представляете коллекцию?
– Самым первым оригиналом в этом деле был француз Марсель Дюшан.
– Не слышал. И что, много он насобирал?
– Он установил в Нью-Йорке своё произведение под названием «Фонтан» – огромный перевёрнутый писсуар. Кстати, по результатам опроса пятисот европейских арт-критиков, этот «Фонтан» занял первое место в списке произведений искусства, затмив даже полотна Матисса.
Барсов рассмеялся.
– Я почему-то не удивляюсь. Как-то прочитал, что на крупнейших аукционах мира картины Рубенса стоят на порядок дешевле картин Малевича. А произведениями искусства считается даже дерьмо известных шоу-болванов, завёрнутое в золотую фольгу. Представляете, такое «произведение» дарят нашему президенту?
– В том-то всё и дело, что короли, президенты и премьер-министры не дарят друг другу такие подарки. Это для идиотов-коллекционеров дерьмо в фольге представляет реальную ценность.
– Здесь наши оценки сходятся. Но к делу. Иван Дмитриевич говорил, что мы затеваем?
