– Я! – снова поднял руку Яшутин.
– Я, – мгновением позже подхватил Алексеев.
– Сначала узнайте, где сейчас Подвальный, – иронически посоветовала Ева. – Может, он давно уехал домой.
– Девять часов, – посмотрел Барсов на часы. – Если премьер ещё там, то и его референт тоже там.
Он связался с дежурным службы информационной поддержки:
– Глаз-три, срочно найдите господина Подвального! По имеющимся у меня данным, час назад он был в Белом доме на вечернем заседании правительства.
– Минуту, – ответили майору.
Появился Гаранин.
– Я доложил о наших успехах командующему.
Возникла пауза.
Тишину нарушил Барсов:
– И как он отреагировал?
Полковник почесал переносицу, поворочал головой, словно ворот рубашки был ему тесен, тяжело опустился на стул.
– Плохи наши дела, гвардейцы. Лавецкий запретил разрабатывать Зеленова до своей встречи с президентом.
По кабинету поползло молчание.
– Значит, мы напрасно всё затеяли? – хмуро осведомился Алексеев. – А как же Подвальный?
Гаранин посмотрел на «гражданских».
– Максим Олегович, Ева Ивановна, вы свободны. Вас наши проблемы не касаются. Если понадобится консультация, мы свяжемся. Но на всякий случай отрицайте все связи с нами, если возникнет такая необходимость. Вы нас не знаете.
Калёнов и Ева посмотрели друг на друга.
Ева встала.
– Мы всё поняли, товарищ полковник. Идём, Максим.
Они вышли.
Барсов хотел было догнать обоих и предложить остаться на базе, но в этот момент в динамике мобильного раздался голос дежурного:
– Товарищ майор, заседание ещё продолжается, все министры и их помощники находятся в Белом доме, никто не уходил.
– Подвальный?
– Там.
– Спасибо. – Барсов выключил телефон, посмотрел на Алексеева. – Он там.
– Вы о чём? – спросил Гаранин.
– Подвального нужно брать немедленно, прямо в Белом доме. Пока вся эта министерская шобла не зашевелилась. Боюсь, Лавецкий не на нашей стороне, зря вы ему доложились.
– Я не имею права действовать дальше без согласования с командованием, – мрачно сказал Гаранин. – Вы с ума сошли – брать Подвального в Белом доме?
– Разрешите действовать?
– Вас же задержат…
– Сценарий тот же: тихо подойти, улыбнуться, подсунуть «таракана» с психотропиком и увести товарища к машине. Ни стрельбы, ни шума.
– Вы с ума… – начал Гаранин и замолк. – Чёрт! Нас же под трибунал… а если не получится?
– Тогда и будем ждать на базе решения командующего.
Гаранин почесал нос, чихнул.
– Извините… я не могу открыто игнорировать приказ генерала.
– Скажете, что не успели передать приказ.
Полковник стиснул зубы, подышал, как после долгого бега.
– Ладно, действуйте. Я вас не застал. Кто пойдёт?
– Я и… – Барсов посмотрел на подчинённых, – и лейтенант. Капитан на подхвате.
Алексеев помедлил, пряча обиду, однако возражать не стал.
– Слушаюсь.
Композиция 21
Барсов (продолжение)
Москва
Машину с говорящими номерами ААА (с такими номерами ездили только сотрудники администрации президента) поставили в переулке Глубокий и прошли на территорию Белого дома через боковой пропускной пункт.
Пропуска не подвели: визитёров пропустили в Белый дом не через парадный вход – со стороны набережной, а со стороны Рочдельской улицы, как сотрудников ВИП-охраны – майора Степового (Барсов) и капитана Михеева (Яшутин). Никто из охранников не задал им ни одного вопроса, кого они идут охранять, и лишь тщательно проверили удостоверения. Кстати, не липовые, принадлежащие действующим сотрудникам правительственного конвоя.
Нашлись для визитёров на складе базы и костюмы, соответствующие их статусу: тёмно-синие, хорошего кроя, – хотя оба были габаритными мужчинами и выглядели внушительно.
Никакого оружия, естественно, не брали. У Барсова в карманах брюк легко уместились два «таракана», у Яшутина – один, запасной.
Вели себя как завзятые артисты: свободно, раскованно, смело, непринуждённо, как и положено функционерам их положения. Барсов даже позавидовал лейтенанту, настолько естественно тот держался.
Спрашивать ни у кого ничего не стали – и так знали, куда надо идти и где ждать референта премьер-министра.
Бывший Дом Советов Российской Федерации, расположенный на Краснопресненской набережной Москвы-реки, строительство которого началось ещё в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, а закончилось в тысяча девятьсот семьдесят девятом, почти не претерпел изменений к двадцатым годам двадцать первого века, и актовый зал, или, как его сейчас называли, главный зал заседаний правительства, по-прежнему находился в центре семиэтажного корпуса, а малые залы располагались на втором этаже, по обе стороны от буфета, любимого всеми министрами и сотрудниками учреждения. Цены здесь, как и всегда, со времён существования СССР, были в разы ниже, чем в городских кафе и столовых по всей территории страны.
По просторному фойе второго этажа поодиночке и группками прогуливались какие-то девушки и молодые люди с мобильными телефонами в руках. Барсов насчитал девять человек, и все они, скорее всего, являлись помощниками и секретарями министров.
Барсов и Яшутин остановились у окна с видом на Москву-реку, сделали вид, что беседуют, прислушиваясь на самом деле к разговорам вокруг.
Две девушки с одинаковыми модными причёсками месси-блюз возле соседнего окна с тихим смехом обсуждали недавнее решение депутатов Госдумы запретить обувь на высоких каблуках, кеды и мокасины. Народные избранники озаботились тем, что, по их мнению, ношение слишком высоких каблуков, а также туфель на низкой подошве может привести к серьёзным проблемам со здоровьем.
Барсов и Яшутин, послушав собеседниц, тоже пришли к выводу, что многие депутатские инициативы удивляют не столько некомпетентностью, сколько особым строением мозгов авторов.
– Я слышал, – произнёс лейтенант, – что Дума хочет запретить в СМИ плохие новости.
Барсов кивнул. Он читал об этой инициативе, предполагающей, что новостные редакции и телевидение могут позволить себе не больше тридцати процентов негативных сообщений. И, честно говоря, эта идея ему нравилась, потому что в последние годы с экранов телевизоров и компьютеров лился непрерывный поток негатива, отбивающий охоту слушать новости.
– А вообще это нормальное предложение, – сказал Вениамин. – Создаётся впечатление, будто у нас в стране ничего позитивного не происходит, одни криминальные и бытовые разборки. Я тоже не прочь укоротить многие злые языки, чтобы радостных, созидательных новостей было больше.
