– Мы тут не одни, – в ужасе протянул Ландау. – Там против нас кто-то работает в цифровом поле. – Он обращался к Варваре, не к шефу. – Разрешите представиться. Василий.
– Будешь Топтыгиным, – отрезала девушка.
И правда, грузноватый Ландау напоминал медведя.
Оба начали стучать пальцами то по экрану, то по открывающимся прямо в воздухе опциям. Время от времени щелкали языками и окликали друг друга: «Ну ты видел?!»
Кройстдорф кашлянул и сообщил как бы между прочим:
– Сестры по тебе скучают.
В ответ Варвара только зло шмыгнула:
– Пусть скучают. Папенькины дочки!
Вообще-то это она была папенькиной дочкой, за бесконечное потакание которой он теперь и платил. Ушла из дома, живет по подвалам, с какими-то шаромыжниками… Положа руку на сердце, он знал, где и с кем, а также как не дать в обиду – служба такая, ему ли не найти дочь? Но близко к себе Варвара не подпускала. Злилась не пойми на что. Хотя он ли с ней не носился? И сказки вслух читал, и на качелях качал, и на рыбалку брал… конечно, на рыбалку положено мальчиков, но что делать? Как умел, так и растил.
Теперь выходило, ничего этого она не помнит. Озвучивает стандартный набор претензий: на дни рождения ее возила мама подруги, на выпускном его не было, не пришел даже на спектакль, где она играла Маленькую Разбойницу.
«Ты и есть Маленькая Разбойница», – чуть не вспылил отец. Но вслух сказал:
– Милая, я не в кулак трубил. Служба. Жалованье зарабатывал. Вас трое. А мы вовсе не так богаты…
Варвара только фыркнула.
– Я, между прочим, с мажорами не гуляю. Из высокопоставленных семей. Сам знаешь, кто мои друзья. Так что лучше бы лишний раз с нами тремя в зоопарк сходил.
Да ходил он в зоопарк! Но любую попытку разговора девушка пресекала в корне. При этом, отец точно знал, не забывала о них. Посылала сестрам подарки на Рождество и к Дням ангелов. Да и он обнаруживал у себя на столе то ручку с золотым пером, то серебряные запонки, то булавку для галстука. И какими бы дешевыми ни выглядели вещи – носил, распугивая придворную сволочь. Дочь подарила.
Сегодня, например, Варька рванулась помогать, даже не дождавшись его просьбы. Точно не зная, попросит ли.
– Кстати, мы еще не выяснили, что мне с этой работы обломится? – через плечо бросила девушка.
Карл Вильгельмович покраснел как рак.
– Любые…
– Полная свобода доступа к информационным потокам. Для меня и моих друзей.
– Но ты же понимаешь, – возмутился Кройстдорф, – я не имею права…
– Это ты не понимаешь, – отрезала мадемуазель Волкова. – Сейчас твой любезный император размазан в цифровом поле, как масло по горбушке. Твои люди не могут его собрать. Могу я. Ну?
Карлу Вильгельмовичу стало невыносимо стыдно. Она унижала его на глазах у собственных офицеров, будто получала от этого извращенное удовольствие, будто рассчитывалась за что-то.
– Хорошо, – выдавил начальник безопасности. – Моего слова достаточно? Или нужен контракт с гербовой печатью?
– Достаточно, – смилостивилась Варвара. – Работаем. – Она распоряжалась его подчиненными, как своими. Неслыханно!
Карл Вильгельмович опустил голову. Что-то еще скажет император, когда его оттуда достанут? Только бы достать.
* * *
«Варя». – Голос пришел из ниоткуда. Наверное, просто возник в мозгу как галлюцинация, оживившая строку на экране.
– Мы его зацепили! – Ликованию мадемуазель Волковой не было предела. – Ваше Величество, вы меня слышите? – Это тоже оказалось вбито по клавишам и ушло в никуда. – Соберитесь. Не дайте себя растащить. Точку, вообразите точку.
«Варя. – Голос звучал требовательно. – Твой отец ни в чем перед тобой не виноват. Как вообще никто не виноват в гибели твоей матери…»
– Ну да, добрый Боженька! – Девушка понимала, что сейчас императора слышит только она, и ее фразы, бросаемые экрану монитора, выглядят странновато.
«Если хочешь знать, что он чувствует, загляни в портмоне».
– В портмоне все носят фотографии детей! Что нового?
«Важно какую».
Карл Вильгельмович покорно открыл портмоне. Перед Варькой возникла забавная голограмма рыжей девочки лет пяти с надутыми щеками и синими зубами. Она держала во рту чернила и боялась их выплюнуть. Тогда в садик пришел фотограф, и Варька на спор… А потом так плакала, что испортила портрет.
– Откуда вы знаете? – подозрительно осведомилась мадемуазель Волкова. – Он вам показывал, да?
«Лет двенадцать назад. Я тогда еще был великим князем и тоже… ну…»
Во время заседания Государственного Совета, где младший из царевичей, тогда даже не наследник, присутствовал впервые и должен был докладывать о новой модели грузовых транспортников. Сенаторы выступали чинно. Несли чушь. Морили скукой. Благо Макс привык рисовать карикатуры. Главное, делать серьезное лицо – спасает. Сидит человек, что-то черкает в блокноте. Значит, подходит ответственно. Записывает. Знали бы они, что он записывал!
Для рисунка требовалась особая ручка, с черной тушью. И вот посреди общего сна – просто горе, ни штриха – забилась. Есть старый испытанный метод: продуть стержень. Макс им воспользовался. Вдохнул и непроизвольно потянул в себя. Полон рот черной густой жижи. Ни сплюнуть. Ни сбежать.
Предательским образом слово предоставили именно ему. Старший брат-император уставился без улыбки. Макс запаниковал. Карл Вильгельмович, тогда глава безопасности Государственного Совета, тоже чины немалые, незаметно нажал кнопку на наручном таймере. Раздался противный писк.
– Прошу прощения, господа. Но здание под угрозой. Поступают сигналы с нижнего уровня. Позвольте нам сделать свою работу.
Когда царевич благодарил – с глазу на глаз, конечно, – Кройстдорф в объяснение своей нечеловеческой догадливости показал фото дочки.
– Значит, вы тоже сидели с чернилами во рту? – уточнила Варвара. – На Государственном Совете?
«Каюсь».
– А правда, что вы падаете со стула, когда смеетесь?
«Было пару раз. У меня большой рост».
– И по ночам играете на трубе?
«Надо же как-то сбрасывать напряжение».
– И у вас говорящая собака?
«Врут. – Государь явно сожалел, что сказанное неправда. – Что умная – да. Гусар зовут. Я в молодости путешествовал в Лондон. Видел бродячий цирк, она там тянула карточки с цифрами, будто умеет считать. Фокус. Потом побежала по рядам. Я ее приласкал, дал сахару. Мне сразу показалось, что ее бьют. Шарахалась, когда руку заносили над головой. А ночью прибежала ко мне с оборванной веревкой на шее. Я не отдал. Пришлось заплатить из посольских денег. Стыдно, конечно, лезть в казенные средства. Но и собака хорошая».
