Я нехотя отстраняюсь от него.
– Как ты узнал, что я буду в этой школе?
– Потом расскажу. Бежим, пока нас не поймали.
Он протягивает мне руку.
– Куда? – я подыгрываю ему, прекрасно зная, что он ответит. Но мне хочется помечтать, хоть минуточку.
– Куда хочешь. Ты как-то сказала, что хотела бы увидеть океан. Поехали к океану, Бет. Можем там жить.
Океан. Картина тут же оживает у меня перед глазами. Я в старых выцветших джинсах и майке без рукавов. Волосы развеваются на ветру. Исайя коротко стриженный и без майки, его татуировки отпугивают прогуливающихся туристов. Я сижу босая на тёплом песке и смотрю на волны, а Исайя смотрит на меня. Исайя всегда смотрит на меня.
Я обнимаю себя руками, стискиваю в кулаке полу блузки, чтобы не схватиться за его протянутую руку.
– Я не могу.
Он не убирает руку, но мои слова заставляют его вздрогнуть.
– Но почему?
– Потому что, если я сбегу, если нарушу правила Скотта, он отправит маму в тюрьму.
Пальцы Исайи сами собой сжимаются в кулак, рука падает вдоль тела.
– Да пошёл он.
– А мама?
– И она тоже. Нет, правда, зачем вообще пошла к ней в пятницу? Ты же обещала мне держаться от неё подальше! Она тебя била.
– Нет, это был её ухажёр. Мама бы никогда меня не ударила.
– Она позволила тебе прикрывать её, а сама сидела и смотрела, как её долбаный урод лупцевал тебя как грушу. Твоя мама – сущий кошмар.
На парковке громко хлопает дверца автомобиля, и мы поспешно вжимаемся в дверные косяки.
– Нам нужно поговорить, Бет.
Я согласна. Нужно. Я киваю на сосновую рощу.
– Пойдём туда.
Исайя высовывает голову наружу, оглядывается по сторонам. Потом машет мне рукой. Мы не бежим. Мы идём в полной тишине. Как только мы заходим поглубже в рощу, я оборачиваюсь, ожидая вопросов, которые наверняка переполняют его.
– Ты меня обманула, – Исайя засовывает руки в карманы джинсов и смотрит на бурые сосновые иглы, ковром покрывающие землю. – Ты сказала мне, что никогда не видела своего отца.
Ладно, это не вопрос, а обвинение, которое я заслужила.
– Я знаю.
– Почему?
– Я не хотела говорить о своём отце.
Он продолжает смотреть на хвою под ногами. Несколько лет назад я сказала Исайе ту же ложь, которую рассказываю всем, кто интересуется моим отцом. Но Исайя был настолько растроган, что рассказал мне о том, о чём никогда не рассказывал никому: что его мать понятия не имеет о том, кто был его отцом. Неправда, которую я сказала Исайе, привязала его ко мне на всю жизнь. Когда я догадалась, что наши отношения основаны на его вере в то, что у нас обоих стоят огромные вопросительные знаки в графе «отцовство», было уже слишком поздно открывать правду.
– Понимаешь, – я ненавижу себя за отчаяние, которое слышу в собственном голосе, – люди любят сплетни, а если что-то не так, они начинают копать, а я хотела навсегда забыть этого ублюдка! Когда я сказала тебе, что не знала своего отца, я понятия не имела о том, что ты – тоже. Я и подумать не могла, что именно из-за этого мы станем друзьями.
При слове «друзья» он зажмуривается и сжимает зубы, как будто я сделала ему больно. Но ведь мы и правда друзья. Он мой лучший друг. Мой единственный друг.
– Исайя… – я должна сказать что-то важное, что-нибудь такое, что позволит ему понять, как много он для меня значит. – То, что произошло с моим отцом… – мне больно дышать, – когда я училась в третьем классе…
Да скажи же наконец!
Взгляд Исайи встречается с моим. Доброта исчезает из его серых глаз, они становятся дикими.
– Твой отец где-то рядом? – хищной походкой пантеры он делает несколько шагов в мою сторону. – Тебе что-то угрожает?
Я качаю головой.
– Нет. Он ушёл. Дядя Скотт и мой отец ненавидели друг друга. Скотт даже не знал, что отец ушёл.
– Твой дядя?
– Он та ещё скотина, но он никогда до меня не дотрагивался. Клянусь.
Исайя моргает, дикость исчезает, но его мышцы всё ещё бугрятся от гнева.
– Я доверял тебе.
Тремя простыми словами он выворачивает меня наизнанку.
– Я знаю, – теперь я могу быть с ним честной. – Я бы хотела уйти с тобой.
– Так иди.
– Она моя мама. Я думала, ты понимаешь.
Это удар ниже пояса. Я стою молча, не шевелясь, выжидая, когда он справится с собой.
– Я понимаю, – с усилием выдавливает он. – Но это не значит, что я согласен.
Хорошо. Он меня простил. Чувство вины продолжает глодать меня изнутри, я немного расслабляюсь.
– Красивая блузка, – говорит Исайя, а я улыбаюсь в ответ на его игривый тон.
– Да пошёл ты.
– Узнаю мою девочку! А то я гадал, не изменили ли они для начала твою сущность.
– Ты почти угадал. (Время летит стремительно. Я так много потеряла в жизни. Я не могу потерять его.) Что будем делать?
– Чего хочет от тебя твой дядя?
– Не убегать, не видеться с тобой и Ноем.
По словам Скотта, он хочет, чтобы я полностью забыла свою старую жизнь. Видите ли, единственная возможность для меня начать всё с чистого листа – это вырвать все старые страницы, а если я не готова ампутировать своё прошлое, Скотт сделает это за меня.
Исайя морщится.
– Ещё?
– Не прогуливать школу. Не хамить его жене, учителям и другим людям.
– Ну ты попала.
– Пошёл ты ещё раз.
– Я тебя тоже люблю, солнышко.
Пропускаю его слова мимо ушей.
– Хорошие отметки. Не курить. Не употреблять наркотики. Не пить. И… не общаться с мамой.
– Хм. С последним пунктом я полностью согласен. Может быть, на этот раз у тебя получится?
Я злобно зыркаю на него. Он показывает мне средний палец. Боже, он меня бесит!
– Не материться. Быть дома вовремя.
Он вскидывает голову.
– Он тебя выпускает?
– Наверное, с GPS-маячком, вживлённым в лоб. Я должна отчитываться перед ним за каждую секунду, проведённую вне дома. О чём ты думаешь?
– Я думаю о том, что ты сообразительная девочка, которая сумеет у самого дьявола получить пропуск на выход из ада. Короче, ты выходишь из дома, я за тобой приезжаю. В любой день. В любое время. И в целости доставляю обратно вовремя.
Меня наполняет надежда, но этого мне недостаточно. Мне нужно больше, чем Исайя. Мне нужно кое-что ещё. Я тереблю полы блузки.
