Я старалась. Нет, правда. Я старалась – и полюбуйтесь, чем это закончилось. Заперта в комнате со сплошными окнами, с человеком, похожим на моего отца. Тот тоже говорил, что он спокоен, но чёрта с два.
– Пошёл вон!
– Элизабет…
– Во-он! – я выставляю руки перед собой, гоню его прочь. – Убирайся!
Глаза Скотта делаются неестественно огромными.
– Ты что? Я тебя не трону.
– Это всё из-за тебя! – ору я.
Мне хочется остановиться, но если я остановлюсь, то расплачусь. Непривычная влага жжёт глаза. Губы сделались такими тяжёлыми, что сами собой трясутся. Я не могу расплакаться. Я не заплачу. Вне себя от бешенства, я снова открываю рот. Будь он проклят, если заставит меня плакать!
– Это ты притащил меня сюда! Мало тебе было забрать меня из дома? Тебе надо ещё унижать меня в школе?
– Унижать? Элизабет, что ты такое говоришь?
– Я тебе не Элизабет! Посмотри на меня!
Одной рукой я комкаю на себе одежду, второй хватаю с тумбочки учебник алгебры и запускаю прямо ему в голову. Скотт пригибается, и тяжёлая книга с громким стуком врезается в стену.
– Ты хочешь сделать из меня кого-то другого! Ты не хочешь, чтобы я была собой! Ты такой же, как отец! Ты хочешь, чтобы меня не было!
Моя грудь судорожно вздымается, я хватаю ртом воздух. Тишина, повисшая между нами, так тяжела, что грозит раздавить меня.
– Это не так, – Скотт делает паузу, как будто ждёт, что я отвечу.
Он поднимает учебник, кладёт его на тумбочку рядом с визитной карточкой маминого инспектора.
– Ложись спать. Утром поговорим.
Нет, не поговорим. Скотт уезжает на работу раньше, чем я просыпаюсь. Скотт осторожно закрывает за собой дверь. Я бросаюсь через всю комнату, запираюсь, выключаю свет, потом срываю с кровати покрывало и хватаю телефон. Дрожащими пальцами набираю номер. Сердце колотится в ушах в такт с именем человека, который мне необходим. Исайя. Удар сердца. Исайя. Гудок. Исайя.
– Привет.
При звуке его спокойного голоса я приваливаюсь спиной к запертой двери.
– Я уже стал волноваться. Время – пять минут одиннадцатого. Ты опаздываешь.
Чтобы губы перестали трястись, я закрываю глаза и приказываю слезам убраться обратно. Но всё напрасно. Если я заговорю, то расплачусь, а я никогда не плачу.
– Бет? – в голосе Исайи слышна тревога.
– Я тут, – шёпотом отвечаю я.
И эти два слова совсем опустошают меня. Мы с Исайей не разговариваем по телефону. И никогда не разговаривали. Мы смотрели телик. Тусили. Сидели рядом. Просто существовали. Как всё это можно сделать по телефону? Но сейчас мне необходимо именно это. Мне нужно, чтобы Исайя просто был.
– Бет… – он запинается. – Этот тип… Райан… он опять тебя доводил?
Я проглатываю рвущийся всхлип. Я не заплачу. Не заплачу.
– Типа того.
И ещё Эллисон, и дядя, и школа, и вообще всё, а ещё мне кажется, будто стены смыкаются вокруг меня и лавина вот-вот обрушится мне на голову.
Исайя молчит.
Я закусываю губу, слеза медленно сползает по моему лицу.
– Не трогать тебя? – Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт – я не заплачу. – Я ведь знаю, ты всё равно ничего не скажешь. То есть мы. Мы с тобой. Мы же вообще не разговариваем.
Я еле слышно матерюсь. Голос дрожит. Теперь Исайя поймёт, что я на грани. Он всё узнает.
Молчание. В трубке потрескивает. Как только Исайя оставит меня, я мгновенно рассыплюсь на части. Мне будет не за что ухватиться. Никто и ничто меня не удержит. Я стану тем, чем все хотят меня сделать, – ничем.
– Я могу помолчать, Бет.
Я по-прежнему в том же доме, в комнате со сплошными окнами. Снова выставлена на всеобщее обозрение, беззащитная – и живу в аду. Но у меня есть Исайя, и он удерживает меня на плаву. Я сползаю по стене и сворачиваюсь в комок на полу.
– Ты мне нужен.
– Я здесь.
Мы сидим и молчим.
Райан
Сидя в кровати, я перечитываю СМС. Сначала ссора с отцом, потом в десять вечера Гвен вдруг присылает мне вот это: «Бет Риск?!».
Она ждёт ответа. В бейсболе я хотя бы могу ловить мячи, брошенные в меня. Но отец и Гвен – они из меня душу вытрясут.
Я могу не отвечать Гвен. Могу притвориться, что не читал её сообщение. Она любит драматизировать. Я люблю бейсбол. Она ненавидит мои игры, я ненавижу её. Мы перестали целоваться, обжиматься и встречаться, однако, судя по разговору на трибунах, не смогли перестать играть.
Я набиваю ответ: «А что?».
Она не отвечает, кажется, целую вечность. Я отвожу взгляд от телефона, как будто от этого она ответит быстрее. Этим летом, после отъезда Марка, мама перекрасила мою комнату в голубой. Если папина страсть – строительство, то мама обожает переоформлять интерьер. Раньше они всегда всё делали вместе, но это было до того, как наш мир рухнул.
Ответила: «Ты мне расскажи».
Ненавижу писать СМС. Никогда не угадаешь, что твой собеседник хочет тебе сказать на самом деле. Ладно, рискну. Хотя понимаю, что если она не согласится, я окажусь полным идиотом, пляшущим под её дудку.
Пишу: «Позвони мне».
Моё сердце замирает. Согласится или откажется? После нашего разрыва мы не раз играли в обмен сообщениями, но звонил всегда я.
Телефон звонит, и я улыбаюсь. Отвечаю после третьего звонка.
– Гвен.
– Стоун, – не слишком ласково отвечает она.
– В чём дело?
Это очень неуклюжий танец. Терпеть его не могу. Раньше мы с Гвен часами болтали по телефону, а теперь всё больше молчим, взвешивая и оценивая каждое своё слово.
– Ты с самого начала знал, кто она такая.
В её голосе слышится упрёк.
Я притворяюсь, будто не понимаю, в чём дело.
– И что?
– Ты должен был рассказать мне.
Я смотрю на плакаты моих любимых команд. С чего бы я должен был рассказывать Гвен о том, что Бет – племянница Скотта Риска? Они ходят на одни занятия. Они даже учились вместе в начальной школе. Могла бы и сама с ней поговорить.
– Зачем ты предложил её кандидатуру? – спрашивает Гвен.
Слышу шорох в трубке. Он означает, что Гвен откинулась на подушки. У неё на кровати их целых пять, и она спит на всех. Я представляю себе её разметавшиеся золотые волосы.
– Ты же знаешь, что значит для меня титул королевы выпускного! – говорит Гвен.
Знаю. Раньше я постоянно слушал, как она щебетала о своей мечте получить сверкающую корону. Честно признаться, сначала я притворялся, что мне интересно, потом притворялся, что слушаю.
