В этих картинах запечатлелось то, благодаря чему я буду помнить их вечно. Когда Скотт учил меня играть в бейсбол, время остановилось. Я нарочно держала мяч в руке дольше, чем нужно, чтобы запомнить его шероховатую поверхность. Я замешкалась, когда отец Лейси сказал мне залезать в машину, потому что хотела запечатлеть в памяти наш трейлер. Я полчаса обкусывала глазурь на кексе, зная, что мама отдала все свои деньги нашему новому домовладельцу.
Как только я вбегаю в раздвижные двери, время в отделении скорой помощи становится таким же тягучим. Скотт проходит мимо меня, о чём-то разговаривает с медсестрой за стойкой. Кровь грохочет у меня в ушах. Уборщица проходит мимо, смотрит на мою голову. Я не причесалась. Я вообще ничего не сделала.
Медсестра отрывается от компьютера и показывает на запертые двери отделения. Огромные буквы с таблички приказывают не входить, но разве они могут меня остановить, если там моя мама? Рука болит от удара о крутящуюся дверь, словно издалека я слышу голоса, выкрикивающие моё имя. По обеим сторонам коридора тянутся помещения, отгороженные занавесками. Пищат какие-то приборы, негромко переговариваются люди.
По коридору удаляется огромная фигура, терзающая меня в ночных кошмарах. Я бросаюсь вдогонку. Трент. Безумная ярость охватывает меня, гонит вперёд. Мимо больничных коек. Мимо медсестры, спрашивающей, не нужна ли мне помощь. Мимо всего разумного, рационального.
В конце длинного пустынного коридора он останавливается и входит в какую-то комнату. Отсеки по обеим сторонам от неё пустуют. Ни медсестёр, ни врачей – никого. Трент стоит над постелью моей матери. Он меня не видит, как не видит кулак, летящий ему в лицо и врезающийся в челюсть.
– Твою мать!
Костяшки пальцев ломит, боль пронзает запястье, но это меня не остановит. Перед глазами всё плывёт. Моя рука взлетает снова и снова. Трент наотмашь хлещет меня по лицу, тащит за волосы, я кричу, когда он бьёт меня коленом в живот. Он отшвыривает меня как тряпичную куклу, я врезаюсь в стену, мне не хватает воздуха.
Я пытаюсь собраться, хочу снова броситься на него. Если я не сделаю это прямо сейчас, он снова меня ударит, и я уже не встану. Нельзя лежать на полу перед Трентом. Он любит бить ногами. Раздаётся звук удара, потом я вижу Трента, оседающего на пол.
– Элизабет, ты цела? – Скотт стоит спиной ко мне и держит руки перед собой в ожидании ответного удара. – Элизабет!
– Да! – я выхожу из ступора. – Я в порядке.
Кровь хлещет из носа Трента. Молодец, Скотт! Он сломал ему нос. Трент злобно смотрит на меня, но Скотт загораживает меня собой.
– Только тронь мою племянницу – и я тебя убью.
Трент не обращает внимания на Скотта, как будто не слышит, этот лысый урод продолжает смотреть на меня.
– Я знаю, что ты хотела забрать у меня моё. Посмеешь ещё раз вложить ей в голову эту дурь – и никакие врачи её уже не спасут.
– Ты грёбаный сукин сын! – я бросаюсь к нему, но Скотт обхватывает меня обеими руками за пояс и почти приподнимает над полом, не пуская меня дать в рожу Тренту ещё разок. – Жаль, что я не врезала тебе битой в тот раз! (Жаль, что я тогда не успела замахнуться.) Чтоб ты сдох!
– Убирайся отсюда, пока я не вызвал охрану! – орёт Скотт на Трента.
Глаза Трента потухают, он криво ухмыляется и идёт к двери. Скотт крепче обхватывает меня, чтобы я на того не бросилась. Трент не простит мне то, что я хотела сбежать вместе с мамой. Он захочет отомстить, и если не сможет достать меня, то отыграется на маме.
Скотт отпускает меня и загораживает собой выход.
– Что, чёрт возьми, тут происходит?
Я взмахиваю рукой и показываю в сторону коридора.
– Он бьёт её! Он и меня бил! Он грязный наркодилер, он использует мою маму, и, если бы не ты, не твои уродские правила и не твой уродский шантаж, она бы никогда здесь не очутилась! Я была бы там, и я бы её защитила!
В дверях появляется медсестра, поэтому я отворачиваюсь от обоих мужчин.
– Какие-то проблемы? – быстро и негромко спрашивает сестра, и по её тону сразу становится ясно: она отлично знает, что в этой палате все хороши.
– Всё в порядке, – отвечает Скотт.
Он говорит что-то ещё, но его голос и голос медсестры отступают куда-то вдаль, когда я вижу жалкое создание, лежащее на больничной койке. Несколько часов назад в моём мире всё было правильно. Райан обнимал меня, и я убедила себя, что всё будет хорошо. Вот что бывает, когда позволишь себе надежду. Карма – это карма.
Я сажусь на кровать и дотрагиваюсь до холодных маминых пальцев. Вот так выглядит смерть.
– Она умрёт?
Разговор за моей спиной смолкает.
– У неё была остановка дыхания, – отвечает медсестра. – Но врачи дали ей налоксон, он нейтрализует действие героина.
Героин. Сердце у меня останавливается, дыхание перехватывает. Героин.
Я провожу пальцем вдоль трубки капельницы, старательно обходя следы уколов, испещряющие её руки.
– И долго она на нём?
Манжета тонометра шуршит, когда сестра снимает её с маминой руки. Сестра вздыхает:
– Мы не знаем.
– Когда вы отпустите её домой?
– Сейчас она спит. Доктор осмотрит её, когда она проснётся, и, если всё будет нормально, её отпустят. – Медсестра что-то шепчет Скотту. Тот шёпотом отвечает ей.
– Элизабет, – говорит он, – мне нужно заполнить кое-какие бумаги.
Это значит, что он оплатит счета. Нынешние. Как я могла прежде не замечать следы от уколов у неё на руках?
В палате становится очень тихо, слышен только мерный звук маминого кардиомонитора. С той самой минуты, когда тётя Ширли позвонила Скотту, мне кажется, будто я кручусь на какой-то жуткой карусели из парка аттракционов. Если бы я могла, то уползла бы с неё в никуда и исчезла бы навсегда. Господи, я так устала, я хочу только одного – прекратить это безумное кружение.
– Кто из вас отделал Трента? – спрашивает Ширли из-за моей спины.
– Мы оба. Хорошо же ты заботишься о своей сестре! – я крепко сжимаю мамины пальцы.
Знает ли она, что я здесь? Наверное, нет. Мама не всегда замечает, что я рядом, даже когда находится в сознании.
– Где ты была?
– Выходила покурить, – Ширли заходится в кашле прожжённой курильщицы, мама вздрагивает во сне. – Как думаешь, кто нашёл твою мать и вытащил её на улицу, прежде чем набрать 911? Если бы копы вошли к ней в квартиру, мы все были бы в гораздо большем дерьме, чем сейчас!
Мама шевелится. Мне хочется, чтобы она проснулась и сама рассказала мне, что случилось.
– Спасибо, что позвонила Скотту.
– У него есть деньги. Кто-то же должен оплатить счёт!
Лёгкими шагами Ширли приближается к маминой кровати, кладёт руку мне на плечо. Я не свожу глаз с мамы, я боюсь, что, если отвернусь хоть на секунду, она исчезнет.
