— Нам нужно сходить за остальным багажом, — сказала она, когда я поплелась за ней к эскалатору.
«Остальным? Как долго она планирует пробыть?»
— Хватай эту черную — это моя, — командовала она, указывая на проплывающий мимо багаж. — О, о, вон тот большой, полосатый чемодан, тоже мой.
— Ну вот. Думаю, это все, — сказала она, когда я стянула четвертый чемодан с ленточного конвейера. — Где ты припарковалась?
— Гм, может быть, мне стоит сходить за автомобилем и подъехать к терминалу? — задыхалась я, стараясь удержать багаж в вертикальном положении.
— Хорошо. Почему бы тебе не позвать того носильщика?
Носильщик вывез багаж из здания аэропорта и сгрузил его на обочине тротуара, где она элегантно уселась на вершину груды чемоданов, закурила сигарету и сделала глубокую затяжку.
К тому времени, когда я подкатила к дверям мою «селику», она курила уже вторую сигарету. О нет! Что же мне делать? Она собирается курить в моей машине? Она все еще пахнет как новенькая. И я ненавижу запах дыма так же сильно, как кусающих за лодыжки собак.
У меня большой прогресс за этот год. Боже мой, я ведь теперь стоила четыреста долларов в неделю «нетто». Однако я по-прежнему не могла заставить себя быть настойчивой в чем бы то ни было!
Мысленно ругая себя, я все же выдвинула пепельницу, когда она закурила третью сигарету. И немедленно опустила стекло своей двери. А она подняла свое. Моя тошнота усилилась. Я наклонила голову к потоку свежего воздуха — обратная поездка в Малибу была мучительно длинной.
Как только мы вернулись и выгрузили ее багаж, я бросилась назад к автомобилю. Возможно, ущерб можно устранить. Я опустила второе окно, поставила один вентилятор на переднее сиденье, а другой — на заднее. Тряпкой вытерла пепельницу, оставила двери нараспашку, а вентиляторы включенными до самого вечера, пока не пришла пора отправляться спать. Наша гостья между тем была выдворена на улицу наслаждаться своей сорокалетней привычкой. Вскоре она появилась на подъездной дорожке и наблюдала за моими исступленными усилиями с легкой ухмылкой.
Спустя несколько дней Дебра объявила, что собирается с подругой пойти в кино — впервые после рождения Нолана. Это была единственная мамочка-кинозвезда, которая не оставляла своего сына с прислугой, удирая на киношную тусовку или рафтинг на плотах. Это первое разлучение она обставила как некую церемонию.
Для меня это тоже было важным делом. Да, огромной важности. Я была взволнована до крайности. Я кормила Нолана раньше пищей, которую можно есть руками, но никогда из бутылочки. Что мне делать, если я пролью шесть унций драгоценного грудного молока, которое она сцеживала и ставила в холодильник? В этом доме не было искусственного детского питания. Никоим образом не собиралась я прерывать первый выход Дебры, ни по какому поводу. Я начала понимать, почему молоко матери по-другому называют «жидкое золото».
Когда наконец я справилась с размораживанием бутылочки и принесла ее в целости и сохранности в гостиную, миссис Я-до-сих-пор-не-знаю-как-ее-фамилия сидела в большом кресле рядом с камином, баюкая Нолана и уставившись на меня. Почувствовала ли она мою тревогу? Оценивала ли меня? Осторожно поставила я бутылочку на стол подле кушетки. Потом пересекла комнату и молча протянула руки, чтобы взять Нолана. Она протянула его мне, как бы говоря: «А ты уверена, что справишься с этим?»
Однако Нолан улыбнулся мне. Откуда у меня это беспокойство? Просто нелепо! Я кормила младенцев тысячу раз. Когда я наконец сунула ему в рот бутылочку и он яростно начал сосать, я начала успокаиваться.
— Ты не думаешь, что следует переменить сторону? — сказала Мерилин несколько минут спустя, нарушив торжественное молчание.
— Что, простите?
— Так будет больше похоже на Дебру, а она меняет груди, — предложила Мерилин.
Она заметила эту особенность. Я знала, что Дебра очень серьезно относилась к грудному вскармливанию, иногда она шутила со мной, что планирует отнять Нолана от груди, когда ему исполнится восемнадцать… лет, вот так.
Однако стоит ли рисковать? Вдруг я уроню бутылочку? Тем не менее я пошла на это. Слава Богу, он выпил все до дна. Мерилин просияла, Нолан, довольный, загулил, а я была на вершине счастья.
Дебра вернулась домой гораздо раньше, чем ожидалось, и не в духе. Какие-то подростки попали ей в волосы жвачкой с балкона кинотеатра. Она считала, что это ее карма дает ей знак, что ей не следовало покидать Нолана. Многие вещи были для нее кармическими. Мерилин, неожиданно оказавшаяся экспертом по удалению из волос жвачки, нашла ореховое масло и разделалась с этим знаком свыше. Мне было жаль, что большой выход Дебры был омрачен, но она, казалось, не переживала.
Она думала только о Нолане. Она была даже несколько потрясена, что ее сыну так хорошо.
19
Потерпевшая крушение в Беверли-Хиллз
Если вы плохо воспитываете своих детей, то, думаю, вряд ли вы преуспеваете в своих делах.
Жаклин Кеннеди Онассис
Одной из лучших черт Дебры была ее абсолютная естественность. Ее совершенно не волновали платья или гламурный внешний вид. Она не приукрашивала свою внешность и не скрывала черт характера: что вы видели, то и получали. Нолан значил для нее больше всего на свете, и у меня было такое чувство, что когда-нибудь я буду точно так же предана своим детям. И затем, ну, в общем, у нас были одинаковые проблемы с правилами дорожного движения. Однажды на калифорнийском хайвэе мы обогнали патрульного полицейского на мотоцикле, и Дебра сбросила газ, сказав, что ей придется затормозить, потому что если она получит еще один штраф за превышение скорости, то на время останется без водительской лицензии. Игнорирование правил на загородной трассе — это как раз в моем стиле.
То недостаточное внимание, которое она уделяла своему гардеробу, шокировало даже меня, королеву джинсово-маечных ансамблей. Иногда она ходила в пижамных штанах и какой-нибудь майке, снимая это и отфутболивая ногой, чтобы надеть тренировочный костюм, если надо куда-то выйти — жалкий школьный тренировочный костюм, а совсем не дизайнерский ансамбль для активного отдыха. Ее одеяние никогда не становилось более разнообразным. Она не любила ходить на красно-ковровые события или носить одежду от кутюр.
Однажды днем она попросила меня поехать с ней в Беверли-Хиллз, а когда я увидела ее наряд, то даже подумала о том, чтобы отказаться. Потом я подумала, что, должно быть, точно так же была изумлена семья Овитц в тот момент, когда я надела тот нелепый белый комбинезон. Короче говоря, Дебра напоминала цыганку. Ее юбка будоражила взгляд тремя ярусами: лиловым, красным и зеленым, с маленькими колокольчиками, обрамляющими низ подола. Цвет ее топа лучше всего описать как «флуоресцирующий мандарин». Ее это не заботило, зато меня — очень. Я хотела послать вперед автомобиль-разведчик, чтобы спугнуть каких-нибудь фотографов из «Стар», как раз ожидающих случая сделать фото и поместить его на видном месте на странице «Плохая одежда на Хороших людях». Я не могла понять этого. Причина была не в том, что она не могла позволить себе великолепную одежду. Ее стиль был небрежным и свободным, этакая хиппи, и она, казалось, предпочитает вещи, которые выглядят безнадежно устаревшими. Может быть, это была какая-то экологическая одежда?
