— Милое местечко оборонять придется! — проворчал на это майор Клостерманн. — Уверен, что скучать по нему вы будете не слишком сильно.
Наш отход по той же дороге на Малахово он прикрывал несколькими пулеметами и одной легкой пушкой.
Все случилось точь-в-точь как несколько часов назад, когда мы прикрывали нашу колонну с ранеными — русские попытались устроить нам засаду из того же самого места.
В результате их винтовочного огня один наш человек был ранен в бедро. Мы забросили его в повозку и поспешили к тому взлеску, за которым можно было укрыться. Пулеметы Клостерманна безостановочно колошматили по тому месту, где затаились русские. Бежать — особенно некоторым из нас — оказалось гораздо труднее, чем можно было предположить. Преодолев очередные несколько десятков метров, нам приходилось падать в снег, чтобы восстановить дыхание. Теперь уже можно было без натяжки сказать, что весь батальон, до последнего человека, достиг самой крайней степени изнурения. Учащенно и с силой вдыхаемый морозный воздух причинял почти нестерпимую боль в груди, и вскоре я почувствовал на языке вкус собственной крови. Но вот мы достигли наконец густого леса и, немного придя в себя, расслабленно растянулись, пошатываясь, вдоль дороги.
Совершенно вымотанные и подавленные, мы вышли из леса, зная по карте, что деревня Малахово будет сейчас прямо перед нами. Мы просто не представляли до этого момента, как она выглядит в действительности. Деревня оказалась чуть больше Гридино и имела две главных улицы, расположенных под прямым углом друг к другу. Ширина такая же, как и длина, — защищаться будет сложнее, машинально отметил я про себя.
Двигаясь давно уже растянувшейся и беспорядочной вереницей, мы молча прошли мимо огневых позиций 21-сантиметровых минометов, расположенных вдоль окраины деревни. Солдаты их расчетов — тоже молча — провожали нас широко распахнутыми от изумления глазами. Жалко и неуклюже шаркавшая своими валенками по накатанной дороге банда оборванцев с сосульками, свисавшими с застегнутых на лице Kopfschutzer-ов, вряд ли могла вызвать своим появлением какую-то другую реакцию. Выглядели мы, конечно, не слишком героически и даже не слишком по-солдатски, и все же мы были отрядом самых настоящих героев, бесстрашно сражавшихся с русскими до самой последней капли крови и ни разу не отступивших ни шагу назад, не имея на то особого приказа. Мы ковыляли без строя, не в ногу, сгорбившись в три погибели под тяжестью собственного оружия. При взгляде на нас со стороны могло показаться, что еще метров пятьсот отступления от Москвы добьют этих бедолаг окончательно.
Вдруг откуда-то с головы нашей растянутой колонны пробежал по цепочке шепот: «Командир! Командир!.. Командир!..»
Мы подняли глаза и сразу же разглядели у дверей полкового пункта боевого управления характерную упрямую и коренастую фигуру оберста Беккера. Сбоку от него стоял Калкройт. Они вышли и поджидали нас специально для того, чтобы поприветствовать наше прибытие.
По размазанной по дороге колонне мгновенно прокатилось группирующее ее воедино движение. Не прозвучало ни единой команды, но все инстинктивно подтянулись, подровнялись и сформировали правильный походный строй, пошли в ногу, вскинули винтовки на плечо под правильным углом и подняли головы, глядя прямо перед собой.
И совсем уж неожиданно раздался зычный голос Шниттгера, запевшего строевую песню. Все как один подхватили ее уже на второй строчке. В морозном воздухе зазвенела старинная песня о солдатской мечте. Мы пели ее так, как если бы возвращались в свои казармы после успешного проведения учебных маневров.
Течет с горы звенящий ручей
Прохладного игристого вина…
Беккер поправил на голове козырек своей Kopfschutzer, прикрывавший его лицо подобно поднятому забралу рыцарского шлема, и, приложив ладонь к виску, принял стойку смирно. Он, конечно, знал эту совсем не уставную и даже откровенно дерзкую песню. Подходя к крыльцу пункта боевого управления, мы как раз допели последние ее строчки:
Счастливец тот, кто может забыть
Все ужасы и беды, участником которых
Ему довелось не раз быть.
По задубленной морозными ветрами коже щек старого командира скользнули две-три скупых солдатских слезы.
— Стой! Нале-во! Смирно! — гаркнул Бёмер.
Остатки 3-го батальона вытянулись по струнке перед своим командиром полка. Бёмер щеголевато, как на парадном построении, приблизился к Беккеру безупречным строевым шагом и, вскинув руку к виску, звонко доложил:
— 3-й батальон 18-го пехотного полка прибыл по вашему приказанию для дальнейшего прохождения службы.
Ад — это Гридино
Для размещения истаявшего 3-го батальона оказалось достаточно всего восьми домов. Все они стояли в ряд один за другим на одной из двух улиц Малахово; по правую сторону от нас было расквартировано недавно прибывшее с Крита подразделение парашютистов-десантников. Они должны были поддержать нашу численность и действовать как контратакующий отряд на тех участках, где линия обороны окажется недостаточно надежной.
Эти наши новые квартиры для постоя, расположенные в южной части деревни, были уже натоплены и подготовлены к нашему появлению. В течение нескольких считаных минут мы плотно закрыли изнутри входные двери всех восьми домов, все до одного разулись и улеглись спать на всю ночь, зная наперед, что нас не побеспокоят никакие тревоги.
Когда мы проснулись двенадцать часов спустя, весь окружающий мир воспринимался нами уже совсем по-другому. Мы смогли наконец увидеть его отдохнувшими глазами ясно и четко. С наслаждением умывшись, мы впервые за последние три недели спокойно, никуда не торопясь, позавтракали. Хлеб был не замерзшим и даже мягким, и хотя вместо кофе был, как обычно, кофейный напиток, который мы называли Negerschweiss («негритянский пот»), мы пили его с огромным удовольствием, наслаждаясь не столько его весьма сомнительными вкусовыми качествами, сколько самой возможностью неторопливо смаковать каждый глоток.
Только что отрезавшему себе аппетитный кусок комиссарского хлеба маленькому Беккеру вручили вдруг приказ о его переводе в штаб оберста Беккера в качестве офицера по особым поручениям. Вскоре после этого раздался сигнал тревоги, и мы собрались вместе с парашютистами-десантниками в здании бывшей школы. Экипировка новых боевых товарищей поразила наше воображение. Они располагали полным комплектом зимнего обмундирования, выглядели чрезвычайно эффектно, были прекрасно подготовлены и имели в своем арсенале новейшие модели огнестрельного оружия. На их фоне мы выглядели просто как шайка бородатых бродяг, облаченных в самые невообразимые и к тому же чудовищно грязные лохмотья. Среди всех нас невозможно было выделить хотя бы двоих, имеющих более-менее единообразную форму одежды. И все же мы были искренне рады десантникам, поскольку им была поставлена задача полностью очистить окрестные леса от русских, которым удалось просочиться в наш тыл через линию обороны, удерживаемую 1-м батальоном под командованием Хёка. Задачу эту они выполнили со всей основательностью в первый же день и вернулись уже после полудня, неся на себе своих погибших товарищей.
