Книга Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте, страница 66. Автор книги Генрих Хаапе

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте»

Cтраница 66

Как я и ожидал, мое самочувствие в течение дня значительно улучшилось, температура снизилась почти до нормальной, а боли в конечностях я продолжал заглушать громадными дозами «Пирамидона». Я почувствовал себя настолько лучше, что даже попытался переделать самые неотложные работы по лазарету. Выходить на улицу, где температура воздуха колебалась около ноля, я пока все же не отважился.

В ожидании возможного рецидива болезни, 10 ноября, т. е. через четыре дня после первого приступа, я принял основательную дозу «Сульфонамида». Мои опасения оказались не беспочвенными — ближе к вечеру ожидаемый приступ лихорадки навалился на меня с немилосердной жестокостью. Он казался даже намного сильнее самого первого. К счастью, русские нас в тот день не беспокоили — с обеих сторон наблюдались лишь вялые эпизодические постреливания между патрулями. Ночь снова тянулась бесконечно, и меня опять одолевало ощущение невыносимого одиночества и тоски по дому. Я был просто не в силах противиться всем этим роящимся в мозгу мрачным раздумьям. Но даже эта ночь подошла к концу, и к следующему полудню лихорадка отступила. Оказалось, что это был последний приступ. Я стремительно, буквально на глазах приходил в себя и уже к вечеру почувствовал, насколько все-таки хорошо быть живым и здоровым!

* * *

13 ноября мы проснулись от непривычно сильного холода. Сильные порывы пронизывающего насквозь ледяного северо-восточного ветра вспарывали наметенный снег будто ножами. Небо было безоблачным и сочно-голубым, но солнце как будто утратило всю свою силу, и вместо потепления к полудню, как это было в предыдущие дни, к вечеру столбик термометра упал до минус двенадцати по Цельсию.

Солдаты, которые не придавали до этого слишком серьезного значения легким заморозкам, стали наконец поеживаться. Одному из них, проведшему не так уж и много времени на улице без шерстяной Kopfschutzeг на голове, пришлось даже явиться к нам в лазарет. Оба его уха были мертвенно белыми и твердыми на ощупь, как замороженное мясо.

Это был самый первый случай обморожения в нашем батальоне.

Мы осторожно массировали уши солдата, стараясь не повредить кожу, и они постепенно начали оттаивать. Присыпав уши тальком, мы прикрыли их утепляющими ватно-марлевыми тампонами и зафиксировали их повязкой на голове. Возможно, нам и удалось спасти ему уши полностью — оставалось только ждать и наблюдать.

Столь незначительный, можно сказать, случай обморожения был все же серьезным предупреждением всем нам. По степям со стороны Сибири в нашу сторону дули настолько ледяные ветры, что мы называли их «дыханием смерти».

Это были ветры оттуда, где невозможна сама жизнь как таковая — с самой арктической ледяной шапки нашей планеты. Если бы мы не разместились заблаговременно на подготовленных к зиме позициях и в отапливаемых домах, наше положение могло оказаться еще хуже. Мне даже думать было страшно о тех наших частях, которые в тот самый момент продвигались к Москве по открытому незащищенному пространству. Единственным более-менее теплым предметом форменной одежды, который мы имели, были шерстяные Kopfschutzers; зимнего обмундирования мы так до тех пор и не получили. Можете себе представить, что творилось с ногами людей, если очень значительная часть их была обута в обычные летние армейские ботинки, почти не удерживавшие никакого тепла!

И ведь тогда термометр показывал пока лишь двенадцать градусов ниже нуля… А ведь температуре еще предстояло упасть до минус двадцати четырех градусов… — до минус тридцати шести градусов… — и даже до минус сорока восьми градусов! Я почти не удивился бы, если бы она опустилась еще ниже. Высовываться на улицу без теплой одежды было в таких условиях равносильно самоубийству. Как же были правы наши генералы более старой школы, когда советовали нам после битвы за Вязьму и Брянск «окапываться на зиму»! Они знали, о чем говорили, — ведь многие из них имели опыт пребывания в России во время Великой войны 1914–1918 годов. Самое большее, на что мы реально способны в ходе зимней кампании, говорили они, — это продолжать боевые действия лишь несколькими тщательно экипированными и хорошо снабжаемыми дивизиями, а главный удар отложить до весны. К превеликому сожалению, к подобным мнениям, конечно, очень мало кто тогда прислушивался.

Если бы только битва за Москву началась на четырнадцать дней раньше — город теперь был бы в наших руках. Или если бы дожди хлынули попозже на четырнадцать дней.

Если бы… если бы… если бы… Если бы Гитлер приступил к выполнению плана «Барбаросса» на шесть недель раньше запланированного; если бы он предоставил Муссолини действовать на Балканах самостоятельно, а с высвободившимися таким образом дополнительными силами напал бы на Россию в мае; если бы мы продолжили наше стремительное и победоносное наступление на Москву вместо того, чтобы застрять у озера Щучье; если бы Гитлер обеспечил нас зимним обмундированием… Если бы… если бы… если бы… — теперь, увы, было уже слишком поздно.

А эти арктические ветра, заставшие нас почти врасплох на наших более-менее защищенных позициях и выкашивавшие в несметных количествах наши войска, двигавшиеся не защищенным ничем походным порядком! Через пару дней у нас насчитывалось уже около сотни тысяч случаев обморожения; сто тысяч первоклассных, опытных солдат были выведены из строя по глупейшей причине — лишь из-за того, что ударившие морозы оказались для них слишком суровой «неожиданностью».

Нойхофф и я даже обсуждали наиболее эффективные из имевшихся способов защиты наших людей от обморожений. Было, в частности, приказано обязательное ношение Kopfschutzers и перчаток, а в особенно холодные дни — всего имевшегося в наличии нательного белья. Особым приказом предписывалось постоянное ношение сухих шерстяных носков. Рекомендовано было также не обуваться в излишне тесные ботинки, а при необходимости — растягивать их специально предназначенными для этого приспособлениями.

Однако самым главным моим оружием против русских морозов были… газеты — по крайней мере, до тех пор, пока не прибыло наконец зимнее обмундирование. Скомканные куски газеты занимали в ботинках не слишком много места, и их можно было легко и часто менять. Пара листов газеты на спине, между мундиром и нательной рубахой, помогали сохранять тепло тела и не продувались ветром. По газете на грудь и на живот, газету в штаны, по газете-другой вокруг ног, т. е. везде, где тело нуждалось в недостающей защите от мороза.

Теперь главный вопрос: где взять столько газет? Я отправился за ними на своей машине в тыл, где интендантские подразделения уже вовсю готовились к статичной зимовке. В тыловых подразделениях даже и не помышляли о возможности подобных отчаянных мер защиты от зимних морозов. Газета была для них просто газетой. Мы нашли старые немецкие газеты, русские газеты, журналы, тысячи пропагандистских брошюр и листовок. Некоторые из них были с нашей собственной пропагандой, на других красовались портреты Ленина и Сталина. Для начала мы запаслись более-менее достаточным количеством этой макулатуры, и нас еще развеселила тогда мысль о применении листовок с русской пропагандой для согревания немецких солдат. Вслед за первым рейдом на машине я еще не раз посылал по уже разведанным местам наши конные повозки, и вскоре в подразделениях второй линии стали ходить анекдоты о бородатом докторе и его охотниках за макулатурой. Таким вот образом я стал еще и нарицательным комическим персонажем.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация