* * *
На следующее утро русские все же чуть не сорвали мой отъезд. Когда я сбривал свою прилично уже отросшую бороду, раздался вдруг сигнал тревоги, возвещавший о том, что при поддержке артиллерии к нашим позициям массированно прорываются русские танки. Однако после двух часов свирепого сопротивления с нашей стороны напор русских иссяк. На наш перевязочный пункт стали прибывать первые раненые. Среди них оказался и один из тех, кто должен был ехать в отпуск вместе со мной. Он был буквально нашпигован со спины тридцатью мелкими осколками шрапнели — затылок, спина, ягодицы, бедра… Он должен был вот-вот отправиться в Германию в долгожданный отпуск, а теперь лежал на животе с карточкой ранения, привязанной к шее.
Еще некоторое время я помогал Фризе и оберштабсарцту с несколькими тяжело раненными, а потом торопливо попрощался со всеми, и ровно в час дня Фишер, я и еще трое отпускников пунктуально покинули расположение батальона на нашем «Опеле». Эти трое на заднем сиденье, еще не успев остыть после боя, возбужденно и в довольно крепких выражениях обсуждали, как они «хладнокровно» расправлялись с Иванами. Особенно сильное впечатление произвел на них не столько сам бой, сколько то, как были одеты красноармейцы.
— Вы видели, во что одеты эти Иваны? — возмущенно вопрошал солдат из 10-й роты. — Все эти зимние одежки?
— Полный комплект! — мрачно подтвердил второй. — Меховые шапки с опускающимися «ушами» и «затылком», стеганые телогрейки, набитые ватой, теплые шерстяные штаны и перчатки… А чего стоят одни только эти войлочные сапоги!
— Валенки.
— Да, валенки!
— Я такие валенки не уступил бы и за две пары наших ботинок! — послышался голос третьего. — После всего двух часов на улице я уже почти не чувствую своих ног, вот только сейчас начинают чуть-чуть оттаивать.
— Я думаю, что Иван мог бы вырыть себе в снегу нору, как кролик, и совершенно запросто хорошенько поспать там во всех этих одежках, — вставил солдат из 10-й роты.
— Сомневаюсь. Этот проклятый мороз проберется через любые одежки, — отозвался второй. — Но к дьяволу все это! Скоро будем греться дома у каминов. И лично мне будет плевать на все, что случится дальше.
Добравшись до Васильевского, мы разместились на ночлег вместе с другими отпускниками в чьей-то пустовавшей казарме барачного типа, и Фишер укатил на «Опеле» обратно в наш батальон. Из 6-й дивизии в отпуск в общей сложности ехало около сотни человек. В семь часов следующего утра должны были приехать транспортеры, чтобы доставить нас дальше, до Ржева.
На следующее утро в условленное время все в приподнятом дорожно-отпускном настроении ждали их уже на улице, однако ни в семь, ни в восемь транспортеров почему-то все не было. Было, как обычно, очень холодно, и поэтому мы то и дело заскакивали обратно в бревенчатый барак, чтобы погреться. К половине девятого к нам подъехал бронеавтомобиль, из него вылез офицер из штаба дивизии, мы быстро построились, и он сообщил нам то самое ужасное, чего каждый из нас так не хотел услышать:
— Друзья, мне очень жаль сообщать вам эту новость, но из ставки фюрера только что получено указание отменить все отпуска. Каждый должен немедленно вернуться в свое подразделение и приступить к выполнению своих служебных обязанностей.
По строю прокатилась волна недоуменно-возмущенного ропота. Терпеливо дождавшись, пока он утихнет, офицер добавил:
— Если вы хотите знать причину, то она состоит в том, что русские прорвали линии наших укреплений у Калинина. Положение сложное и не поддающееся прогнозированию. Это все.
После этих слов мгновенно повисла каменная тишина. Ситуация была действительно слишком серьезной, чтобы роптать по этому поводу.
«Немедленно вернуться в свое подразделение» оказалось весьма непросто, пришлось добираться на перекладных. Ближе к полудню я увидел вдруг сразу несколько грузовиков из нашего батальона. Стараясь не растерять друг друга, они все вместе, одной сплошной группой двигались в сторону Калинина.
— Вы можете объяснить мне, что происходит? — спросил я у старшего по колонне фельдфебеля.
— Там, в Калинине, какая-то дьявольская заваруха, герр ассистензарцт. Весь наш батальон направлен туда для контратаки и сейчас как раз находится в пути.
— А кто же тогда будет удерживать наши старые позиции?
— Соседние подразделения — сегодня ночью они сменили на них 3-й батальон.
— Ничего не понимаю. Какие-то замены, передислокации, да еще в бой в такую погоду!
— Не извольте беспокоиться, герр ассистензарцт! — браво оттарабанил фельдфебель. — Вы ведь вообще, насколько мне известно, в отпуске, так что…
— Все отпуска отменены, — досадливо оборвал его я.
Лицо фельдфебеля вытянулось.
— Тогда, наверное, положение и вправду очень серьезное, — совсем уже другим голосом проговорил он.
— Наверное, Петерманн и моя лошадь тоже где-то здесь, вместе со всеми, — подумал я вслух.
— Да, он с нами. Насколько я помню, где-то не так уж далеко сзади.
— Тогда я думаю, что дождусь его, раз уж он действительно недалеко.
По прошествии действительно не слишком долгого времени я увидел Петерманна, приближавшегося ко мне верхом на своей лошади и ведшего под уздцы мою Сигрид, чей зимний «отпуск» оборвался так же внезапно, как и мой, не успев даже начаться. Но у Сигрид по крайней мере было ее «зимнее обмундирование». К зиме она основательно обросла довольно плотной шерстью и, в отличие от многих, выглядела просто превосходно. Первым же делом она деловито потыкалась носом в мои карманы в надежде получить обычный в таких случаях кусок сахара или хлеба, но, ничего на этот раз не унюхав, разочарованно фыркнула. Увидев меня, Петерманн от удивления даже начал заикаться, как если бы семь недель моего законного отпуска пролетели всего за сутки.
Я узнал от него еще раз о том, что 3-му батальону было приказано оставить свои оборонительные позиции и двигаться на Калинин. Приказ был получен всего два часа спустя после того, как я отбыл вчера в Васильевское, чувствуя себя наконец вполне состоявшимся счастливым отпускником. Наверняка Нойхофф и другие пошучивали вчера по поводу того, что вот, мол, как своевременно повезло улизнуть счастливчику…
Но все это было вчера, а сейчас было настолько холодно, что я не мог ехать верхом на Сигрид дольше, чем по полчаса за один раз. Ноги от мороза немели настолько, что я прямо- таки физически ощущал, как стынет в них кровь. Приходилось слезать и некоторое время идти пешком, чтобы восстановить кровообращение, так что основную часть пути мы с Петерманном шагали по снегу самостоятельно, ведя наших лошадей под уздцы. В полдень мы устроили небольшую остановку для того, чтобы подкрепиться, толкаясь вокруг полевой кухни, нашим неизменным гуляшом. Привалом это назвать вряд ли было можно, поэтому мы без особых проволочек вскоре снова продолжили наш путь.
После полудня разыгралась сильная вьюга; ветер дул с северо-востока прямо нам в лицо, и нам приходилось идти, сильно наклонившись вперед и, по возможности, отвернув лицо в сторону. Но несмотря на то, что мы изо всех сил щурились, чтобы уберечь глаза от мелких частичек льда, они все равно били нам по щекам, а мороз причинял уже в буквальном смысле слова физическую боль.
