– Что ж вы меня спрашиваете, если сами про нее все знаете? – усмехнулся Инков.
– Я знаю далеко не все, – отрезал полковник.
– Не понимаю, какое отношение она имеет… – начал было Инков, но Ходасевич жестко прервал его:
– Прямое, Михал Вячеславыч. Возможно, самое прямое. – Внушительно глянул в глаза собеседнику – тот непроизвольно отвел взгляд, а полковник продолжил: – Поэтому давайте без препирательств. Ближе к делу. Для начала мне нужен телефон этой самой Людмилы.
– Какой вас конкретно телефон интересует? – Инков переспросил с легкой иронией – которая на самом деле маскировала неловкость от того обстоятельства, что Ходасевич столь легко подавил его волю. – Рабочий? Домашний? Мобильный?
– Давайте все.
– Как прикажете, – по-прежнему иронично скривил губы замдиректора.
Инков выудил из кармана микрокомпьютер, с которым никогда не расставался, полистал записную книжку и сказал:
– Записывайте. Людмила Фейгина. Мобильный… домашний… – А потом добавил с тщательно замаскированной ноткой торжества: – А рабочего, извините-с, дать не могу. Людмила Фейгина две недели назад уволилась. – И, внутренне усмехаясь, уставился на полковника, рассчитывая насладиться эффектом.
Упования Инкова не сбылись: может, Ходасевич и удивился, но даже бровью не повел, лишь сухо молвил:
– Вот как. – И переспросил, цепко вглядываясь в зама Конышева: – Две недели назад – стало быть, незадолго до убийства Бориса Андреича?
– Да, – кивнул Инков. – Дней за десять.
– По какой причине она уволилась?
– Понятия не имею. Она мне не докладывала.
Инков наслаждался своей маленькой властью, вдруг приобретенной им над полковником: потому что он владел информацией, а Ходасевич – нет.
– Что по поводу ее увольнения говорил сам Конышев?
– Лично мне – ничего. Сказал только, что Люда уходит, надо искать ей замену.
– И вы – нашли?
– Не успел.
– А что-то вроде отвальной вечеринки Людмила в офисе не устраивала?
– Нет.
– Что об увольнении в коллективе говорили?
Инков пожал плечами:
– Ничего.
– Бросьте, Михал Вячеславыч, – поморщился полковник. – Это ж любовница генерального! В любом коллективе женщины всегда о служебном романе судачат. – Усмехнулся и добавил: – Да и мужчины – тоже.
Инков на секунду поколебался – говорить не говорить, – а потом все-таки решил, что лично ему эта информация ничем не грозит, и произнес:
– Рассказывали, что Людмила с покойным крупно поссорилась. И тогда он взбрыкнул и ее уволил. Во всяком случае, когда она увольнялась, рассказывают, плакала.
– Вот как? – хладнокровно произнес полковник. – А почему Фейгина так расстроилась? Конышев дал ей отставку?
– Представления не имею.
– Ну ладно. Придется спросить у нее самой. – И, властно подняв руку, полковник остановил Инкова: – Не уходите.
Он выудил из кармана мобильник и, поглядывая на свежие записи в своем блокноте, набрал номер.
– Добрый день, – проговорил он в трубку. – Могу я попросить Людмилу Фейгину?
Связь установилась великолепная, и Инков отчетливо слышал реплики по другую сторону трубки.
– Кто ее спрашивает? – проговорил усталый, блеклый мужской голос.
– Это звонят с ее работы.
– Боже мой, – раздраженно ответствовал мужчина, – она же в отпуске.
– В отпуске?
– Ну да. А вы что, не знали? – Голос мужчины стал визгливо подозрительным. – Вы откуда, вообще, звоните?
– Я в компании «Древэкспорт» работаю.
– Н-да? И что вам надо?
– Мне надо срочно связаться с Людмилой. По служебному делу.
– Надо – звоните ей на мобильный.
– А она сейчас в Москве?
– Нет, Людмила в отъезде.
– Где?
– Послушайте! – взвился мужчина на другом конце беспроводной связи. Голос его звучал, показалось Инкову, отчаянно и жалко. – Почему я должен отвечать на ваши вопросы?!
– А вы, видимо, отец Людмилы?
– Я? – Мужчина деревянно усмехнулся. – Я – ее муж.
И – бросил трубку. В трубке запикали злобные короткие гудочки.
Ходасевич нажал на «отбой» – Инкову показалось, что полковник слегка растерян.
– Му-уж, – протянул он и резко спросил Инкова, словно выстрелил: – Вы знали, что любовница вашего шефа – замужем?
– Понятия не имел, – пожал тот плечами.
– Вот сейчас вы правду говорите, – удовлетворенно заметил полковник. – Ладно, вернемся к нашим мутонам. – И, тыкая толстым пальцем в крохотные клавиши мобильника, набрал, сверяясь с блокнотом, номер сотового телефона Людмилы.
Инков слышал, как в трубке раздался голос оператора. Он говорил по-английски: «The subscriber…s phone is switched off or out of coverage»
[13]
. А затем тот же голос повторил то же самое сообщение – но уже по-арабски.
Ходасевич нажал «отбой».
– Та-ак. – Он вперил острый взгляд в Инкова. – Что вы все-таки знаете об этой Фейгиной?
– Практически ничего. Молодая девчонка. Сразу после института.
– Как долго она у вас проработала?
– Месяцев семь-восемь.
– И успела за это время охмурить босса, – заметил полковник.
Инков усмехнулся:
– Ну, при условии, что босс мечтал о том же, – не так уж и долго.
– История повторяется, – констатировал Ходасевич.
– Что вы имеете в виду? – прищурился Инков.
– Вы же знаете.
– Что?
– Ох, Михал Вячеславыч… В свое время так же – на службе, в секретариате, – Конышев познакомился со своей будущей второй женой – Тамарой, мир ее праху. Вы что, впервые слышите? Все ж на ваших глазах происходило.
– А вы неплохо осведомлены о личной жизни моего бывшего шефа.
– Работаем помаленьку… – неопределенно заметил Ходасевич. – Скажите, Конышев с вами не делился: какие у него дальнейшие планы были в отношении Людмилы?
– В смысле?
– Может быть, он собирался бросить Тамару? Связать свою судьбу с Людмилой? Создать новую семью?
– Покойный, я вам уже говорил, был человек скрытный. Особенно в том, что касается его личной жизни. Никогда своими победами – в отличие от многих мужчин – не делился. Раз уж вы все знаете, – с тонкой язвительностью проговорил Инков, – глупо скрывать: я был в курсе, что у Конышева с Людмилой – роман. Но – не из его уст; хотя я и был его лучшим другом. Но шила в мешке не утаишь. У нас в центральном офисе всего человек сорок работает. Все на виду. Босс – тем более. Все все подмечают: улыбочки, визиты в кабинет, сидение рядом, провожания после работы… Естественно, по фирме ползли разговоры: на роток не накинешь платок… Но сам Конышев, повторюсь, молчал как партизан. Никогда и ни с кем, даже по пьяни, он свою личную жизнь не обсуждал. Во всяком случае, я от него подобных разговоров не слышал. А раз я не слышал – значит, и никто.
