– Потому что мне становится грустно от мысли, что 12-я рота вынуждена пить такое слабое пойло, в то время как у нас в медсанчасти стоит стопроцентный спирт!
– Тогда выпейте еще, Хаапе! – И он наклонил бутылку к моему стакану.
Я тотчас убрал стакан в сторону.
– Я думаю, Якоби, французский коньяк подходит нам больше, чем русская водка!
– Не могу не согласиться с вами! Но ведь мы должны привыкать к этой стране! Никогда не знаешь, что тебя ждет впереди! Вспомните о Гомели – типичный пример! Иваны сражались чертовски упорно! Вот, видите этот пистолет…
Якоби положил на орудийный ящик тяжелый пистолет.
– Это русский армейский пистолет, из которого застрелился комиссар пятого дота!
– Я бы ничего не имел против, если бы никогда в жизни не видел больше ни одного русского дота! – сказал я.
– Зачем же тогда вы так близко подходили к ним? – спросил Якоби. – Вы были на той стороне даже раньше, чем Штольце! Конечно, вы сами знаете, как выполнять свою работу. Но я считаю, что врач слишком ценный человек в батальоне, чтобы так рисковать своей головой, как это делали вы!
Я дал ему выговориться. Не стану скрывать, было приятно слышать, что ты представляешь для батальона определенную ценность. Невольно я подумал, неужели в Дюссельдорфе по-прежнему обучают будущих военных врачей тому, как лучше всего оборудовать туалеты в полевых условиях?
Якоби еще раз наполнил наши стаканы.
– Тогда, герр ассистенцарцт, если уж вам приходится быть таким же солдатом, как и мы, возьмите себе, ради бога, хотя бы приличный пистолет, который пригодится вам в бою! А этот ваш пистолетик годится только на то, чтобы носить его в кармане жилета. Он ничем не лучше игрушечного!
– Меня он вполне устраивает! – возразил я.
– Я настаиваю! Вы должны взять себе этот комиссарский пистолет! На память о нашем первом вечере в России за бутылкой «тяжелой воды»!
Водка начинала постепенно действовать. Якоби не сразу застегнул на мне кожаный ремень с трофейным пистолетом. Теперь я почувствовал себя настоящим ковбоем…
* * *
На следующее утро едва солнце показалось над горизонтом, а мы уже снова были на марше. Мы обошли стороной город Полоцк и теперь двигались на восток в направлении населенного пункта Городок, который лежал на железнодорожной линии Ленинград – Витебск – Орша и далее на юг. Батальон шагал в боевом порядке, настроение у всех бойцов было отличное. Мы быстро продвигались вперед, и казалось, что Москва находится уже совсем близко, где-то там за горизонтом. У нас было достаточно трофейных лошадей, и мы могли постоянно менять упряжки. Проворные русские лошадки, запряженные в свои легкие телеги, значительно облегчали марш пехоте. Лишь изредка случались перестрелки с противником, который отступал на рубеж Витебск – Смоленск.
Мы без устали двигались все дальше и дальше по направлению к Москве. Каждый день приближал нас к нашей цели на тридцать – пятьдесят километров. Теперь у меня было мало пациентов, которые жаловались на ноги. Наши ноги, как и головы, привыкли к бесконечным переходам. Теперь все получалось гораздо легче. У нас было такое чувство, что при необходимости мы могли бы дойти и до Урала. По ходу нашего марша впереди возникали населенные пункты, а затем оставались у нас за спиной, словно проплывающие мимо корабли в открытом море…
Вот гонимые ветром черные клубы дыма медленно наплывают на колонну. Это далеко на горизонте горит Городок, подожженный отступающим противником. Когда мы вошли в город, наши гренадеры выбили из горящих зданий нескольких русских снайперов-смертников, и теперь город принадлежал нам…
Мы повернули на юг, чтобы подавить очаги сопротивления между Городком и Витебском. Окруженный противник осознал безвыходность своего положения, и новые колонны пленных потянулись в тыл…
Витебск, до сих пор самый большой город на нашем пути, был взят (11 июля). Снова красные сами предали его огню. Выжженная земля…
Как мы слышали, под Смоленском разгорелось большое сражение. По слухам, там попали в котел 30 вражеских дивизий. Если наши войска удержат кольцо окружения, мы сделаем еще один большой шаг к нашей главной цели…
Мы двинулись на северо-восток, по направлению к Велижу. Вскоре он пал (14 июля) и остался у нас за спиной. То там, то здесь остатки отступающих воинских частей противника бросались в бой, но они явно действовали на свой страх и риск, без всякого плана и единого командования. Наши потери были минимальными. Бойцы не скрывали своей радости по поводу того, что все короче становилось расстояние до нашей главной и самой привлекательной добычи: столицы всех Советов…
Тридцать километров за один день, сорок за следующий, потом еще пятьдесят. Наши солдаты преодолевали эти расстояния в приподнятом настроении. Вот только мой старый, верный Плут начал ощущать тяготы пути. Я берег его, насколько это было возможно, часто шел пешком или ехал в своем «Мерседесе». После ранения Вегенера я получил в качестве нового водителя обер-ефрейтора Крюгера. Он очень хорошо справлялся с плохими дорогами и тщательно ухаживал за машиной. Мюллер занял место Вегенера в нашем маленьком медицинском подразделении. Он получил категорический приказ всегда останавливаться со своей санитарной тележкой только там, где не ожидалось никаких боевых действий. Я не хотел ни в коем случае потерять этого надежного помощника. Заменить его было бы очень трудно.
Наступило 25 июля. Десять дней тому назад мы штурмовали перешеек у деревни Гомели и прорывались через линию Сталина. И вот мы уже прошли более трехсот километров по территории России. Две трети пути на Москву мы уже преодолели…
– К концу августа мы будем там! – заявил Якоби во время привала на обед.
– Не будем опрометчивыми и скажем – в сентябре! – возразил Кагенек.
– Хальтепункт!
Это был голос полковника Беккера. Командир полка и его адъютант фон Калькройт вылезли из остановившегося недалеко от нас открытого вездехода. Я поспешил им навстречу и принял строевую стойку. Что случилось? Или он недоволен дисциплиной, или похвалит за что-то, подумал я.
Беккер достал из кармана узкий футляр синего цвета.
– От имени фюрера и Верховного главнокомандующего вермахтом я награждаю вас Железным крестом 2-го класса за проявленную храбрость в боях под Полоцком! – торжественным голосом произнес он. Он приколол награду мне на грудь, крепко пожал руку и добавил: – Поздравляю вас! Вы сильно рисковали!
Фон Калькройт вручил мне наградное удостоверение и тоже крепко пожал руку. Потом они подошли к Дехорну, и Беккер приколол к его мундиру такой же Железный крест 2-го класса. Глаза моего маленького помощника сияли от радости.
В наградном удостоверении Дехорна была та же самая формулировка, как и в моем. И это меня очень порадовало. Я бы не смог с легким сердцем носить эту награду, если бы Дехорн, который делил со мной все опасности при прорыве линии Сталина, не был отмечен такой же наградой.
