– И все-таки я считаю, что это правильно! – перебил меня Хиллеманнс. – Мы должны именно сейчас преподать им урок, иначе они никогда не оставят нас в покое! Огневые налеты каждый день! Лучше атаковать их сейчас!
Для поддержки нашей атаки прибыли три танка, которые командир нашей дивизии где-то «одолжил» на время. Командовал этой танковой группой юный лейтенант по фамилии Пандер. С этими танками мы почувствовали себя настолько сильными, что были готовы завоевать пол-России, если понадобится.
После того как мы углубились на территорию врага на несколько километров, из одной из деревень по нас открыли огонь. Перед этой деревней простиралось обширное открытое пространство, которое занимали луга и поля. За деревней начиналась полоса леса, окаймлявшая реку Межу. Нойхофф послал к Штольце посыльного с приказом обойти деревню справа и под прикрытием леса продвинуться до реки, чтобы отрезать русским путь к отступлению. Как только 10-я рота Штольце выйдет на этот рубеж, танки и 9-я рота Титьена должны были атаковать деревню в лоб.
Минометчики Кагенека и тяжелые станковые пулеметы заняли свои позиции и открыли шквальный огонь по деревне. Не прошло и часа, как деревня была уже в наших руках. Не помогла русским изменить положение и безрассудная атака небольшого отряда казаков, как и применение ими так называемых «коктейлей Молотова». Правда, с помощью этого примитивного оружия русским удалось поджечь командирский танк Пандера после того, как он уничтожил четыре вражеские противотанковые пушки, а пятую захватил в качестве трофея, взяв ее на буксир. В этом бою мы впервые столкнулись с этим простым, но довольно опасным оружием русских.
В лесу и на опушке леса осталось лежать много убитых и раненых красноармейцев. Однако то, насколько успешной оказалась наша контратака, мы смогли оценить в полном объеме только тогда, когда из леса вышли Штольце и его солдаты с внушительной колонной пленных. Без соприкосновения с противником 10-я рота добралась до переправы через Межу раньше отступавших русских. Когда позднее большая группа красноармейцев, преследуемая нашими оставшимися двумя танками, попыталась переправиться через реку, Штольце приказал подпустить их к самой реке и затем расстрелять в упор. Под градом пуль 10-й роты погибло много солдат пехоты и кавалерийских подразделений Красной армии. Нашим бойцам удалось вывести из строя или взять в плен почти всех красноармейцев, которые пытались отступить на другой берег Межи.
Проведенный позднее подсчет показал, что мы взяли в плен 140 человек и захватили в качестве трофеев большое количество тяжелого оружия, прочего стрелкового оружия и военной техники. Но и среди наших солдат еще четверо было убито и четырнадцать ранено. Таким образом, в моем вечернем донесении значилось: «3-й батальон 18-го пехотного полка – шестеро убитых, двадцать девять раненых».
Командование дивизии прислало нам свои поздравления, так как этот успешный контрудар был проведен с такими незначительными потерями. Конечно, шестеро убитых и двадцать девять раненых означали в масштабе дивизии совсем немного. Собственно говоря, истинную боль причиняет только смерть того человека, которого сам хорошо знал. Кто из командования дивизии был лично знаком с лейтенантом Якоби? Для них это была просто фамилия в списке личного состава. А санитара Дехорна там не знали даже и по фамилии, точно так же, как и остальных погибших… и раненый с волосами цвета соломы был для хирургов санитарной роты всего лишь очередным пациентом с тяжелым ранением в брюшную полость. Шансы на выживание пятьдесят на пятьдесят. Возможно, мы выходим его – мы сделаем все, что в наших силах! Что вы сказали? Его брат-близнец погиб под Полоцком? Как жаль! Ну что же, возможно, нам удастся сохранить этого для его матери…
Я вызвал по рации три санитарные машины и распорядился отправить раненых. Одним из них был брат-близнец, пока еще живой.
Среди пленных оказалось несколько человек, которые немного понимали в оказании медицинской помощи. Они помогли мне оказать помощь раненым красноармейцам, потом я распорядился перенести их в не поврежденную во время боя избу. Один из пленных обратился ко мне на хорошем немецком языке.
– Откуда вы так хорошо знаете немецкий язык? – удивленно спросил я его.
– От моих родителей.
– И где же живут ваши родители?
– Недалеко от Иркутска, в Сибири. Там находится моя родная деревня. Там все жители говорят по-немецки. Все наши предки переселились туда из Германии!
Он назвал мне свою фамилию, Кунцле, и рассказал подробнее о немцах в России. Во времена Екатерины Второй немецких крестьян активно агитировали переселяться в Россию. И многие из них, поддавшись уговорам, поселились на нижней Волге и в Сибири. Потомки этих переселенцев сохранили свою самобытность, свои немецкие песни и родной язык вплоть до сегодняшнего дня. И вот теперь обрусевшие немцы были вынуждены воевать за большевиков против своей исторической родины – Германии.
Кунцле сразу приглянулся мне. Он был интеллигентным человеком, одинаково хорошо знал немецкий и русский языки и кое-что понимал в оказании первой медицинской помощи.
– Не хотели бы вы остаться со мной? – спросил я его.
В ответ он кивнул.
Мы пошли к выезду из деревни, где собирался наш батальон. У одного из сараев стоял раненый конь, по его шее обильно струилась кровь. На земле рядом с конем лежал мертвый казак, все еще сжимавший в руке шашку. Пулеметная очередь прошила шею лошади, а острый осколок снаряда вырвал большой кусок из ее брюха. Однако верный конь продолжал нести караул рядом с мертвым хозяином. Мне стало жаль его. Я вытащил тяжелый комиссарский пистолет, приставил дуло к виску смертельно раненного животного и нажал на спусковой крючок. Ноги коня подкосились, и он рухнул на землю рядом со своим хозяином. Это была единственная услуга, которую я мог ему оказать.
В сгущавшихся сумерках усталый батальон медленно двинулся назад к своим позициям. К сегодняшней ночи на этом берегу Межи не осталось больше ни одного русского. Теперь мы находились вне зоны досягаемости вражеской артиллерии и поэтому могли спать спокойно.
Однако мысль о близнеце с волосами цвета соломы, который, лежа в санитарной машине, со своим тяжелым ранением в брюшную полость трясся сейчас на ухабах российских дорог по пути в госпиталь, не оставляла меня. Я ничего не смог сделать для его брата, ничем не смог помочь Дехорну и Якоби. Вполне возможно, что бедному парню еще придется дожидаться, пока наступит его очередь, и его прооперируют – а ведь при ранении в брюшную полость на счету каждая минута! И тогда его матери придется в течение одного месяца получить сразу две похоронки – сыновья-близнецы, оба пали смертью храбрых…
Нойхофф разрешил мне сразу же после возвращения на позиции отправиться в санитарную роту. Мы с Петерманом вскочили на коней и галопом понеслись в тыл.
– Когда мы прибыли сюда, у них на операционном столе лежал уже другой солдат с ранением в брюшную полость! – прошептал санитар-носильщик, который сопровождал нашего близнеца в санитарной машине.
Раненый лежал на носилках, стоявших у стены. Я быстро подошел к нему и пощупал пульс. Он оказался совсем слабым, а его губы уже посинели. Раненому пришлось ждать здесь уже полчаса, пока хирурги оперировали другого пациента с ранением в живот.
