Перед самой Старицей наш «Опель» прогромыхал по настилу деревянного моста через Волгу, возведенного нашими саперами. По темной речной глади лениво проплывали отдельные льдины. Но скоро они уже не будут так вольно плыть по реке, а начнут примерзать друг к другу. Сначала в местах со спокойным течением, а потом и на всем протяжении реки. По мере того как зима будет все сильнее сковывать все засыпанные снегом окрестности, эти льдины будут становиться все толще и толще. Волга будет по-прежнему течь, но в течение долгих зимних месяцев под ледяным панцирем толщиной сто или даже сто пятьдесят сантиметров. Сверху лед заметет толстым слоем снега, и до следующей весны великую русскую реку можно будет увидеть только на карте.
Слабое зимнее солнце освещало снег. И хотя оно ярко светило, но совсем не грело. Над всем этим чудесным ландшафтом царило такое умиротворение, что даже замкнутый Крамер был тронут этим великолепным зрелищем.
Съехав с моста, «Опель» шустро взобрался на береговой откос, повернул налево в сторону города и понесся по равнине к аэродрому. Крамеру крупно повезло. Уже сегодня на родину улетал военно-транспортный «Юнкерс» Ю-52, прозванный нашими солдатами «Тетушкой Ю», в котором для него нашлось свободное место. Мы хорошенько закутали его в одеяла и попрощались. Вскоре «Юнкерс» уже катился по заснеженному аэродрому, набрал скорость, оторвался от земли и взял курс на Германию.
Мы так никогда больше и не увиделись с обер-лейтенантом Крамером. После выздоровления его перевели в одну из дивизий, сражавшуюся на южном участке Восточного фронта, а год спустя он погиб под Сталинградом.
* * *
Нам показалось, что жизнь в люфтваффе проходила словно на другой планете. Это был мир настоящей роскоши по сравнению со скромным существованием пехоты, где благосостояние каждого бойца зависело от того, что он сам мог таскать на собственном горбу. Мы были просто потрясены всем увиденным.
Все военнослужащие люфтваффе спали на настоящих кроватях. У них всегда имелся французский коньяк и ликер. Вдобавок к обычному продовольственному пайку летный персонал получал даже шоколад: это был шоколад с колой, чтобы во время воздушного боя летчики постоянно сохраняли высокую концентрацию внимания и быструю реакцию. Каждый солдат и офицер люфтваффе уже получили первоклассное зимнее обмундирование. Неудивительно, что они могли посмеиваться над войной и подшучивать над жизнью, эти молодцеватые, подтянутые кавалеры в безупречно сидящей форме.
Но когда мы сидели с ними в дружеской, непринужденной обстановке, наша зависть тотчас улетучилась. И они вели свою кровопролитную войну и каждый день смотрели смерти в лицо. Сегодня они завоевали наши сердца своей жизнерадостностью, это счастливое братство никогда не унывающих парней, которые, казалось, знали всех боевых немецких летчиков.
Брат Кагенека! Конечно, знаем! Отличный парень! Все еще где-то в Северной Африке! Всегда сражается как истинный рыцарь неба! Настоящий ас! Сбил уже более шестидесяти самолетов противника. Так говорили летчики о брате Кагенека, а потом поставили всем присутствующим выпивку и провозгласили тост за далекого летчика африканской пустыни. А потом еще раз выпили за здоровье бедных чертяк из пехоты!
– Да за все золото России я бы не согласился занять ваше место, коллега, – откровенно признался мне врач люфтваффе. – А вот любое фронтовое подразделение люфтваффе готов взять в любое время! Эти парни живут так хорошо, что никогда ничем не болеют. А если с ними что-то случается и их самолет подбивают, то они сразу погибают. Или падают за линией фронта на территории русских. В любом случае они не возвращаются оттуда. У меня, как врача, вообще нет никакой работы! Настоящая барская жизнь!
Я попытался объяснить ему, что и жизнь в пехоте имеет свои хорошие стороны. Нигде больше я не встречал такого фронтового братства, таких подлинно товарищеских отношений, такого сплоченного сообщества. Между прочим, ведь это именно пехоту называют «царицей полей». И хотя в войне на ее долю выпадают наибольшие тяготы, но зато она добивается и наибольшей славы…
– Нет, дорогой коллега, – улыбнулся он, – лучше вы перебирайтесь к нам в люфтваффе!
Кагенек завел разговор о положении, сложившемся вокруг Москвы. Ведь летчики первыми замечают все передвижения войск. И они охотно рассказали, что в некоторых местах наши передовые отряды уже находятся всего лишь в двадцати пяти километрах от Кремля – прямо у городских ворот.
[72] По их словам, на следующей неделе ожидается немецкое заключительное наступление, решительный штурм столицы большевиков. Это были действительно волнующие новости.
Энергичный пилот самолета-разведчика, родившийся в Рейнской области, охотно поделился с нами подробностями:
– Последний удар по Москве ожидается в самое ближайшее время. Постоянно к фронту в огромных количествах перебрасывается военная техника, боеприпасы, горючее и прочее военное имущество. А наши армии, находящиеся южнее Москвы, все время перегруппировываются!
– А как обстоят дела у русских? – поинтересовался Кагенек.
– Сожалею, что вынужден огорчить вас, но с востока в Москву один за другим прибывают воинские эшелоны. Конечно, мы не можем наверняка сказать, насколько хороши эти войска…
* * *
На следующее утро мы случайно встретили на улице в Старице знакомого Кагенека – обер-фельдфебеля из 86-й пехотной дивизии. Во Франции наши дивизии были соседями, и Кагенек был лично знаком со многими офицерами и солдатами из соседней дивизии. По словам обер-фельдфебеля, 86-я дивизия продвинулась далеко вперед в сторону столицы красных и теперь занимала позиции южнее Клина у железнодорожной линии Калинин – Москва.
– В каком состоянии дорога от Старицы до Клина? – спросил его Кагенек.
– В хорошем, герр обер-лейтенант!
– Может быть, мы ненадолго заедем туда? – обратился ко мне Кагенек. – Я бы с удовольствием повидался со своими старыми друзьями!
После хорошего обеда в летной столовой Кагенек сообщил, что получил от летчиков бензин для заправки нашего «Опеля».
– Уже через пару часов мы можем оказаться на Московском фронте! Считаю, что нам надо обязательно совершить эту непродолжительную поездку! – попытался уговорить меня Кагенек.
– Опять решил заняться своими молниеносными вылазками? Откуда мне знать, что тебе не захочется съездить в кино в Москву, как только мы окажемся в Клину?
– Взгляни на это с другой стороны: от Старицы до Клина девяносто километров.
[73] Расстояние от Клина до нашего батальона гораздо меньше, чем отсюда до наших позиций. Если мы поедем в Клин, то тем самым приблизимся к своему батальону!
