Во второй половине дня разыгрался сильный буран. Обжигающий северо-восточный ветер дул нам прямо в лицо. Втянув голову в плечи и сильно наклонившись вперед, мы упрямо шагали против ветра по глубокому снегу. Нам приходилось сильно щуриться, когда мы смотрели сквозь снежный ураган на заметенную дорогу. Мелкие частички льда, словно иглы, впивались в наши щеки даже сквозь подшлемник, а собачий холод причинял нам физическую боль.
К счастью, мне удалось собрать солидный комплект одежды, который более или менее согревал меня. Я благодарил Небо за солдатские сапоги с широкими голенищами, которые получил перед самой отправкой в отпуск в Германию. Они оказались такого большого размера, что я смог надеть две пары шерстяных носков и намотал на ноги теплые фланелевые портянки, а поверх стелек сунул несколько слоев газетной бумаги. Кроме того, на мне были две пары кальсон, две теплые нательные рубашки, теплая безрукавка, моя парадная форма, летняя шинель, а поверх нее просторный кожаный плащ, как у тех двух офицеров, которых мы встретили, так сказать, у «врат» Москвы. Пара шерстяных перчаток, пара кожаных перчаток и два шерстяных подшлемника довершали мой наряд. Чтобы ветер не слишком сильно задувал в рукава, я обвязал их на запястьях тесемками.
Это была довольно странно выглядевшая толпа людей, которые, с трудом преодолевая снежный буран, медленно продвигались вперед, чтобы отразить наступление русских. Каждый боец на свой страх и риск пытался хоть как-то утеплиться. Любое попавшееся в их руки шерстяное одеяло солдаты тут же разрезали на куски и подкладывали их под свой мундир, утепляя спину и грудь. И вот теперь, словно нищие бродяги, используя для утепления газетную бумагу, они шли в смертельный бой.
Снежный буран продолжал бушевать на протяжении всего нашего пути. Не затихая ни на минуту, он яростно швырял нам навстречу крутящиеся снежные вихри. Во второй половине дня ветер подул еще сильнее, час за часом он остервенело хлестал нас по лицам ледяной снежной крупой. И мы прекрасно понимали, что это было только начало! Марш на Калинин был маршем в неизвестность, в страшную жестокость зимней войны, которая предъявляла такие высокие требования, которые порой оказывались выше человеческих возможностей.
По пути мы встретили много санитарных машин, до отказа забитых ранеными или бойцами, получившими обморожения разной степени тяжести. Одна из этих машин была из санитарной роты Шульца. Я был знаком с водителем и остановил его.
– Что происходит на фронте? – нетерпеливо спросил я его.
– Все рухнуло! – раздраженно бросил он. – Сибиряки прорвались и практически полностью уничтожили две наши дивизии. В линии фронта зияет огромная брешь. Сейчас через нее устремились тысячи русских!
– А что с нашим 18-м полком?
– Батальон Нойхоффа должен перейти в контратаку сегодня во второй половине дня! Вероятно, как раз сейчас они и атакуют.
– Где они атакуют?
– Я этого не знаю, герр ассистенцарцт!
– А где русские?
– Практически повсюду! Кажется, никто больше точно не знает, где они!
Санитарная машина тронулась с места и, набирая скорость, понеслась дальше в тыл. Петерман и я снова отправились в путь навстречу неукротимой снежной буре. Мы вскочили на коней, проскакали рысью мимо повозок и автомобилей нашего обоза и нагнали фельдфебеля, шагавшего во главе запорошенной снегом колонны. Кони перешли на шаг, и мы молча поехали рядом с ним. Разговаривать было совершенно невозможно: ревущий, как дикий зверь, ветер подхватывал слова и уносил их прочь. Я попытался представить себе, как в такую погоду наш батальон мог вообще атаковать и какие шансы на спасение были у раненых и получивших обморожения. Ясно было одно: в результате ввода в бой свежих сибирских дивизий положение крайне обострилось. Если не удастся закрыть брешь и локализовать вклинение, а затем создать новый передний край обороны, потери будут просто ужасными.
Обгоняя колонну, сзади медленно приближалась какая-то санитарная машина. Оказалось, что это санитарка из нашей дивизии. Когда она поравнялась с нами, я остановил ее и спросил водителя, куда он направляется.
– В Горки!
[81] – прозвучало в ответ.
– Нет ли там поблизости полка Беккера?
– Да, он там, справа от Горок!
– Тогда я поеду с вами! – решительно заявил я.
Я приказал Петерману с лошадьми следовать за нами и уселся рядом с водителем. Тот снова склонился над баранкой, почти упираясь носом в ветровое стекло. Машина едва ползла по заметенной дороге. Стеклоочистители были не в состоянии справиться со снегом, быстро заметавшим ветровое стекло. Водителю приходилось очень внимательно следить за дорогой, чтобы не съехать с проезжей части и не застрять в глубоком снегу, который намело справа и слева от автодороги.
Было почти четыре часа, когда мы прибыли в Горки и остановились перед импровизированным перевязочным пунктом, организованным, по всей видимости, в большой спешке. Здесь не оказалось ни одного врача, а только куча санитаров, наскоро собранных из различных подразделений. Но зато тут было полно раненых и обмороженных. Судя по всему, суда свозили раненых из почти всех немецких подразделений и частей, сражавшихся поблизости.
– А где же ваши военные врачи? – спросил я фельдфебеля медико-санитарной службы с большим шрамом на лбу.
– Двое погибли! – ответил тот. – А что стряслось с четырьмя остальными, мы не знаем! Может быть, они уже попали в руки к русским. Мы вообще почти ничего не знаем. Возможно, сейчас иван находится прямо перед нами или уже позади нас! Тогда и мы и раненые все равно что покойники!
– Веселенькие же перспективы вы тут рисуете! – резко оборвал его я. – Оставьте свои фантазии и лучше расскажите, что вам известно о положении на фронте!
– Сегодня утром между нами и русскими фактически не было ничего, кроме жалких остатков двух наших полностью разгромленных дивизий. Около 11 часов утра здесь прошел наш батальон, чтобы нанести контрудар по противнику. Но что может сделать один-единственный батальон против противника, имеющего такое подавляющее превосходство? Час спустя мимо проследовал штаб одного из полков 6-й пехотной дивизии. Это все, что я знаю!
– Ну что же, теперь я имею хотя бы некоторое представление о происходящем, хотя картина складывается, скажем прямо, довольно мрачная! Вы здесь самый старший по званию среди медперсонала?
Фельдфебель медлил с ответом. До меня дошло, что из-за моей импровизированной экипировки он не мог видеть, какое у меня звание и к какому роду войск я принадлежу.
– Я ассистенцарцт в батальоне, который проследовал здесь в 11 часов утра! – представился я.
– Так точно, герр ассистенцарцт! – ответил фельдфебель, встав навытяжку.
– Тогда я временно принимаю командование на этом перевязочном пункте! Вы следующий по званию! Сколько здесь у нас санитаров?
