Почтенный и образованный мистер Логен, член этой секты, написал обращение к ним, заявляя, что одобряет оборонительную войну, и подкрепил свое мнение многочисленными убедительными аргументами. Он вручил мне шестьдесят фунтов на лотерейные билеты для батареи с указанием полностью употребить их на это дело, каковы бы ни были цены. Говоря об обороне, он рассказал мне следующий анекдот о своем старом хозяине Вильяме Пенне. Молодым человеком мистер Логен приехал из Англии вместе с этим собственником в качестве его секретаря. Шла война, и их корабль подвергся преследованию вооруженного судна, как предполагалось – вражеского. Их капитан приготовился к защите, но Вильяму Пенну и его друзьям – квакерам он оказал, что не ожидает от них помощи и что они могут удалиться в каюту; так они все и сделали, за исключением Джемса Логена, который предпочел остаться на палубе и был поставлен к пушке. Предполагаемый враг оказался другом, так что сражения не произошло; но когда секретарь спустился вниз, чтобы сообщить это известие, Вильям Пенни стал сурово укорять его за то, что он остался на палубе и, вопреки принципам «Друзей», собирался помочь в защите судна, тем более что капитан даже не требовал этого. Секретаря обидел этот выговор, сделанный в присутствии всех остальных, и он ответил: «Ведь я твой слуга, почему же ты не приказал мне спуститься вниз? Но ты сам хотел, чтобы я остался и помог вести бой с судном, когда ты думал, что есть опасность».
На протяжении многих лет моей деятельности в собрании, большинство которого неизменно составляли квакеры, я часто имел возможность видеть, какие затруднения создавали для них их противовоенные принципы, когда по приказу короны им предъявлялось требование отпустить средства на военные цели. Они не решались ответить прямым отказом, чтобы не оскорбить правительство, и опасались проявить уступчивость, противоречащую их принципам, чтобы не вызвать недовольства своих «Друзей». Поэтому им приходилось прибегать к самым различным уловкам, чтобы избежать уступок или замаскировать их, когда они были неизбежны. Наконец, вошло в обычай отпускать средства под прикрытием фразы «на нужды короля» и не справляться, на что они были потрачены.
Но эта фраза оказывалась непригодной, если требование исходило не непосредственно от короны: в таких случаях приходилось придумывать что-нибудь другое. Так, когда был нужен порох (кажется, для гарнизона в Луисбурге) и правительство Новой Англии, поддержанное в Палате губернатором Томасом, запросило его у Пенсильвании, квакеры не могли отпустить деньги на покупку пороха, так как это военное средство, но голосовали за помощь Новой Англии в размере трех тысяч фунтов, которые должны были быть вручены губернатору и употреблены на закупку хлеба, муки, пшеницы «или другого зерна». Некоторые члены совета, желая создать еще большие затруднения для Палаты, советовали губернатору не принимать этих средств, так как это не то, что он просил; но он ответил: «Я возьму эти деньги, так как я хорошо понимаю, что они имеют в виду: другое зерно — это порох». Так он и поступил – купил порох, и квакеры против этого не возражали.
Когда в нашем обществе по борьбе с пожарами возникли опасения за успех предложенной нами лотереи, то, намекая на этот случай, я сказал моему другу мистеру Сингу, одному из членов общества: «Если нас постигнет неудача, давайте предложим купить на эти деньги пожарную машину; у квакеров не будет оснований возражать против этого; и тогда, если вы выдвинете в комиссию для этой цели меня, а я вас, мы купим большую пушку, которую, несомненно, можно назвать пожарной машиной». «Я вижу, – сказал он, – что благодаря долгому пребыванию в собрании вы многому научились; ваше двусмысленное предложение вполне может соперничать с их "пшеницей или другим зерном"».
В связи с этими затруднениями, которые испытывали квакеры вследствие того, что установили и провозгласили в качестве принципа, что никакая война не является законной, и впоследствии не могли без больших затруднений отказаться от уже провозглашенного принципа, хотя, возможно, и изменили свои взгляды в этом отношении, я хочу упомянуть о более благоразумном, как я думаю, поведении другой секты, а именно – дункеров. Я познакомился с одним из ее основателей, Майклом Уэлфаром, вскоре после ее возникновения. Он жаловался мне, что на них грубо клевещут фанатики других убеждений и обвиняют их в отвратительных действиях и принципах, которые им совершенно чужды. Я сказал ему, что так всегда бывает с новыми сектами и что для прекращения подобных обвинений, мне кажется, им надо было бы опубликовать принципы своего верования и правила своей дисциплины. Он сказал, что у них уже выдвигалось такое предложение, но его отвергли по следующей причине: «Когда мы впервые объединились в общество, – сказал он, – Богу было угодно просветить наши умы, и мы увидели, что некоторые доктрины, считавшиеся правильными, являются заблуждением, а другие, которые мы считали заблуждением, являются истинной правдой. Ему было угодно время от времени еще просвещать нас, и наши принципы совершенствовались, а наши заблуждения уменьшались. Теперь мы не уверены, что находимся в конце этого пути и достигли полного совершенства духовного или теологического знания, и мы опасаемся, что если мы опубликуем наше вероисповедание, то будем чувствовать себя как бы связанными и ограниченными им и, наверное, не пожелаем дальнейшего совершенствования, а наши потомки тем более не пожелают этого, ибо будут считать то, что сделали их предки и основатели секты, чем-то священным и неизменным».
Вероятно, такая скромность со стороны секты является единственным примером в истории человечества, ибо каждая секта считает, что она обладает всей полнотой истины, а все остальные, отличающиеся от нее, всецело погрязли в заблуждениях. Их можно сравнить с человеком, путешествующим в туманную погоду: людей на некотором расстоянии перед собой он видит в тумане, а также всех, кто идет сзади и по сторонам; но вокруг себя он видит на небольшом расстоянии ясно, хотя в действительности он, так же как и все, окутан туманом. В последнее время квакеры, чтобы избежать подобного рода затруднений, постепенно начали отказываться от общественной деятельности в собрании и в магистратуре, предпочитая отказаться от своей власти, чем от своих принципов.
Соблюдая последовательность в изложении событий, я должен был бы еще раньше упомянуть, что в 1742 году я изобрел открытую печь для лучшего обогревания комнат при одновременной экономии топлива, так как впускаемый воздух обогревался при входе. Модель этой печи я подарил мистеру Роберту Грейсу, одному из моих старых друзей. У него был горн, и он занялся отливкой плит для этих печей, что оказалось весьма выгодным делом, так как спрос на них все возрастал. Чтобы повысить этот спрос, я написал статью, озаглавленную: «Отчет о недавно изобретенных пенсильванских каминах, где подробно объясняется их конструкция и способ действия, доказывается их преимущество перед всеми другими способами обогревания комнат и рассматриваются и опровергаются все возражения, выдвинутые против их использования и т. д.»
[16] Статья имела большой успех; губернатор Томас был так доволен описанной в ней конструкцией, что предложил мне патент на исключительное право продавать камины в течение определенного времени, но я отказался из принципа, который всегда имел для меня большой вес в подобных случаях, а именно: если мы охотно пользуемся большими преимуществами от чужих изобретений, то мы должны быть рады случаю послужить другим своим изобретением, и мы должны это делать бескорыстно и великодушно.
