От порыва ветра зашумела ветвями береза над головой. Рой золотых листьев сорвался с нее и медленно осел в траве.
На участке Любочки, как и у Аллы Михайловны, возвышались лесные деревья, не имелось никакого огорода, а газон был аккуратно пострижен.
Елена тихо пояснила Ходасевичу:
– Василий – наш сосед справа. – Она, кажется, на сегодняшний вечер выбрала полковника на роль своего конфидента. – Любочка, как видите, живет от нас с одной стороны, а этот – с другой. Ему участок от отца достался – лет десять назад. Васька тогда был гол как сокол. Кассетами на рынке торговал. Все в кроссовочках ходил, на электричке ездил. А потом вдруг приподнялся. Со старой женой развелся, молодую себе взял. Начал новый дом строить. Чурок-строителей в старый дом поселил, теперь на выходные приезжает проверять, что они тут натворили. Ездит на «Рейнджровере» и все таджиков своих материт, аж звон стоит.
– Каким же бизнесом Василий занимается? – полюбопытствовал полковник.
– Разное болтают. А толком никто ничего не знает. Кто говорит, что ему к трубе удалось припасть. Кто – будто он обналичкой ведает. А другие утверждают, что он с наркомафией связался…
– Вот как? – поднял бровь Ходасевич.
– Да врут, наверное… Главное, денег у Васьки теперь, как у дурака махорки. Куда девать, не знает. Даже к матери моей несколько раз подъезжал: продайте, мол, мне свой участок. «Я, – говорит, – вам в полтора раза больше заплачу, чем риелтор его оценит. Скажут двести тысяч – я вам триста дам».
– А что ваша мама?
– Она, конечно, ни в какую. Для нее эта дача была как жизнь, как глоток свежего воздуха! Она бы ее ни за какие деньги не продала.
– А вы?
Елена словно споткнулась.
– Что – я?
– Вы – продадите?
– На что вы намекаете?
– Ни на что не намекаю. Я прямо говорю: наследница вашей мамы – вы. И если ее нет в живых, вам, Лена, придется участком распоряжаться.
Елена осклабилась.
– А вы, товарищ полковник, все мотив ищете!..
Валерий Петрович промолчал.
– Думаете, Вася мог на мою мать руку поднять? Чтобы потом у меня ее участок сторговать?
Ходасевич пожал плечами:
– В жизни все бывает, дорогая Елена.
Они обошли по периметру участок художницы и возвратились к накрытому в саду столу.
Там уже нарисовались новые гости.
Первым оказался старичок-бодрячок: мохнатые седые брови и венчик седых волос, обрамлявших крупную загорелую лысину. В дачных условиях, конечно, все гости были одеты далеко не в смокинги, однако прикид лысого старичка затмевал всех: линялые штаны – очевидно, купленные лет тридцать назад в магазине «Рабочая одежда», байковая ковбойка времен дружбы с председателем Мао, а поверх нее выцветшая брезентовая штормовка.
Елена успела вполголоса пояснить полковнику:
– Это Ковригин, пианист. Живет на двух участках – семь-восемь. У него там чуть ли не гектар неухоженный, весь лесом зарос. Он на своем участке грибы собирает. Скряга жуткий…
И с радостной улыбкой обратилась к старичку, протягивая к нему обе руки:
– Анатолий Васильевич! Сколько лет, сколько зим! Как вы поживаете?
Глазки старичка залучились. Он схватил протянутые к нему ручки и покрыл их поцелуями.
– Леночка! Счастье мое! Как я рад тебя видеть! У меня и для тебя подарочек приготовлен!
Ковригин слазил за пазуху своей брезентухи и вытащил оттуда CD-диск. С обложки торжественно сиял он сам – лысой физиономией, белой манишкой и черным смокингом. Поперек обложки уже красовалась сделанная красными чернилами дарственная надпись.
– Это моя последняя запись, – лопаясь от гордости, провозгласил музыкант.
– Спасибо, дорогой Анатолий Васильевич!.. А это, познакомьтесь, Валерий Петрович, полковник. Он друг нашей семьи и немного поживет в нашем доме.
Пианист настороженно протянул Ходасевичу ладошку.
– Валерий Петрович частный сыщик, – пояснила Елена, – и попытается отыскать мою маму.
В глазах Ковригина – Ходасевич готов был поклясться – промелькнул оттенок страха и даже паники. Однако музыкант тут же постарался скрыть свои чувства за неискренней улыбкой.
– Очень, очень приятно! Милости прошу ко мне в гости, в любое время дня и, как говорится, ночи.
– Анатолий Васильевич, – почтительно пояснила Лена полковнику, – заслуженный артист России, заслуженный деятель искусств, лауреат многочисленных всесоюзных, всероссийских и международных конкурсов.
– Почту за честь знакомство с вами, – коротко поклонился Ходасевич.
Хозяйка, художница Люба, подвела к ним еще двоих гостей. Ими оказалась парочка. Холеная дамочка лет тридцати держала под руку сорокалетнего мужчину. Мужчина, сухощавый и в очочках, был похож на осетра. Женщина с ухоженным лицом и в черных очках сверкала бриллиантовыми серьгами.
– Это мои соседи напротив, – пояснила Любочка.
– Проживающие по адресу: Чапаева, один? – любезно поинтересовался Ходасевич.
Любочка воскликнула со смехом:
– О, да вы, Валерий Петрович, здесь уже все знаете! Что значит – частный детектив! Может, вы уже в курсе, как ребят зовут?
– Никак нет.
– Тогда представляю вам – Андрей Ильич Марушкин и Оля… Оля… Извини, ни отчества твоего, ни фамилии я не знаю…
– Это совершенно неважно, – царственно пожала плечами соседка, обращаясь к полковнику. – Зовите меня просто Оля.
Валерий Петрович вспомнил детский смех, раздававшийся часом ранее из-за забора дома номер один, и решил схулиганить. Отчего-то ему показалось, что его выходка должна произвести впечатление и на Любочку, и на важную Олю.
– А с кем вы оставили вашего ребенка? – осведомился у парочки полковник.
Марушкин и Оля переглянулись и дружно нахмурились.
– Ребенка? – ледяным тоном вопросила Ольга. – Моего ребенка? Она сейчас спит. Дети должны спать днем, знаете ли.
Неловкий момент прервала Любочка. Она захлопала в ладоши и закричала:
– А теперь – к столу! Всех прошу к столу!
Гости, обитатели улицы Чапаева, воодушевленно потянулись к стоящему на траве столу. На него уже успело нападать с березы несколько огненно-рыжих листочков.
* * *
Разошлись довольно рано. Сидеть на улице оказалось довольно холодно – особенно после того, как зашло солнце. К тому же отсутствие спиртных напитков отнюдь не способствовало сугреву, расслаблению и сплочению общества. Последовало несколько довольно формальных тостов, превозносивших талант и добропорядочность именинницы. Гости отдали должное яствам, ею приготовленным – оказавшимся, без дураков, очень вкусными. И уже около шести все засобирались по домам.
